Половодье. Книга вторая - [12]

А войска вытягивались за Омку. Первым на Люблинский проспект с оркестром вступил Шестой чехословацкий полк, который весной 1918 года разгромил советскую власть в Омске. Солдаты маршировали в новом обмундировании, с ленточками цветов национального флага на фуражках. У многих поблескивали на груди георгиевские кресты и французские медали «За храбрость». Впереди полка, раскланиваясь по сторонам, ехали в черном автомобиле командир чешских соединений генерал Ян Сыровы и чешский консул доктор Богдан Павлу. Несмотря на торжественность обстановки, у Сыровы был недовольный вид. Казалось, он считал лишней всю эту затею с парадом, посвященным шестидесятилетию президента Чехословацкой республики Массарика. Не парады нужны сейчас русским, а решающий бросок к Москве. А может быть, генерал вспомнил пригретого Колчаком выкидыша революции, самоуверенного и наглого Гайду, с которым Сыровы давно уже не ладил?

Вслед за чехословаками в клубах пыли двинулась конница. Гулко цокали по мосту копыта. По шестеро в ряд ехали под знаменем Ермака Тимофеевича бравые казаки Сибирского войска с красными погонами и такого же цвета лампасами. Потом показались оренбуржцы в синих погонах. Среди них красовалась на гнедом коне казачка Нижне-Озерной станицы Мария Пастухова, награжденная президентом Франции серебряной медалью за участие в защите Зимнего в октябрьские дни 1917 года. Подбоченясь, она показывала публике наполовину выкрошенные желтые зубы.

Начало парада было назначено на десять утра. К этому времени на площади у кафедрального собора скучились русские и союзные генералы и офицеры, члены правительства с Вологодским во главе, начальники иностранных миссий. Ожидали прибытия верховного правителя и принимающего парад Жанена.

Владимир Поминов был в свите генерала Матковского. Пока войска выстраивались в шеренги, он перебрасывался замечаниями с офицерами контрразведки, прислушиваясь к разговорам. Неподалеку от Владимира — высокий и худой, похожий на Ивана Грозного, министр Грацианов, ковыряя тросточкой землю, что-то доказывал престарелому премьеру. Вологодский любезно поддакивал, потряхивая клинышком бороды.

— Наше правительство уже официально признано Югославией, — наконец заговорил премьер. — Скоро будут получены аналогичные телеграммы от правительств других стран Европы и Америки. Этот момент должен приблизить наше весенне-летнее наступление. Иван Иванович Сукин получил по своему министерству некоторые сведения из Парижа. Ставка сделана на нас.

— А генерал Деникин? — Тросточка вздрогнула и рванулась вверх. Грацианов заулыбался.

— В самом ближайшем времени он уведомит верховного о своем полном подчинении ему, — продолжал Вологодский. — Кстати, вы слышали о судьбе генерала Болховитинова?

— Нет. А что?

— Деникин разжаловал его в солдаты за службу у большевиков.

— Совершенно правильно!

Несколько в стороне прохаживался министр финансов Иван Михайлов, сын известного народовольца Андриана Михайлова. Мальчик с виду, он был умным и хитрым интриганом, одним из руководителей заговора, приведшего к власти Колчака. На совести Ивана Михайлова лежали многие аресты и убийства не только большевиков, но и эсеров. Недаром даже близкие к нему люди называли его Ванькой-Каином. Один тяжелый, пронизывающий взгляд Ивана Михайлова заставлял трепетать омских деятелей. Сейчас Михайлов был явно не в духе. Его подвижное зеленое лицо подергивалось.

Когда подтянулись к площади оренбургские казаки, в сопровождении киргизской охраны прискакал атаман Дутов, короткошеий и тучный. На конвойцах — меховые шапки и малиновые мундиры. Ловко спрыгнув с коня, Дутов кивком поздоровался со всеми и подошел к генерал-лейтенанту Дитерихсу. Владимир видел, как они крепко пожали друг другу руки. Голубоглазый чопорный Дитерихс был старым воякой. Еще при царе он служил у генерала Алексеева, затем командовал дивизией на Салоникском фронте. Осенью 1917 года участвовал в походе генерала Крымова на Петроград. В свое время Керенский предлагал Дитерихсу пост военного министра, но тот отказался и предпочел работать в ставке у Корнилова и Духонина. После Октябрьской революции Дитерихс перешел на службу в чехословацкий корпус, в котором занимал должность начальника штаба. Сейчас чехословаки намеревались покинуть Сибирь, и Дитерихс вернулся в русскую армию. Колчак назначил его генералом для поручений при своей ставке.

«Вот они, люди, которые возродят Россию!» — окинув взглядом столпившихся генералов и министров, с восторгом подумал Владимир. Будет о чем ему рассказать в Покровском. Впрочем, он едва ли вернется в село. Он будет жить в Москве, где-нибудь возле Кремля. Или в Петрограде. Повысится в чине. А отец станет столичным купцом, заведет в крупных городах магазины, женит Владимира на графине или княгине, которые сейчас обезденежили и не так разборчивы в женихах, как в прежние времена.

Ровно в десять из-за угла серого купеческого дома на площадь вышли автомобили верховного правителя и Жанена. Над строем войск пронесся гул. Особенно усердствовали казаки, которым в этот день начальство выдало по чарке водки.

Командующий парадом Матковский и Жанен начали объезд войск, а Колчак направился к Дутову и Дитерихсу. Сюда же подошли Вологодский и начальник тыла экспедиционных войск в Сибири франтоватый английский генерал Альфред Нокс, только что вернувшийся из Владивостока. В подготовке решительного наступления на большевиков Нокс был неутомим. Он много ездил, организуя быструю доставку обмундирования и снаряжения на фронт. Но, как Нокс ни старался, у колчаковских армий пока еще не было значительных успехов. Часть военных материалов, поставляемых Англией и Америкой, зимой и весной попала в руки большевиков, за что омские острословы прозвали Нокса интендантом Красной Армии.