Половодье. Книга первая - [44]

— Поживем — увидим. Конечно, если все села подымутся — туго придется правителям.

— Всех их, гадов, надо к ногтю прижать. Что Марышкина, что прочую сволочь! — вырвалось у Романа.

— Я ведь агитировать вас пришел, — признался Петруха. — Но вижу, что в случае чего вместе пойдем лупить белую гвардию. Так?

Роман хотел возразить Горбаню: чего наперед загадывать? Без причины Завгородние в драку не ввяжутся. Впрочем, посмотрят, как будет дальше.

— Я надеюсь на вас, — сказал Петруха, подымаясь.

— Как народ, так и мы. От других не отстанем, — уклончиво ответил Роман. — Не будем же сидеть дома, коли все село за ружье возьмется.

— Оружие-то есть?

— Найдем, ежели потребуется, — произнес Яков.

— Вот и хорошо, братва! А объездчиков, которые тебя излупили, Роман, можешь смело записывать в поминанье. Им, гадам, первая пуля. Они по заданию Марышкина выслеживают нас. Сперва только по бору рыскали, а теперь и в степь заглядывают. Ну, я пошел, хлопцы.

— Может, харчей надо? — спросил Яков.

— Спасибо. Сейчас полегшало с кормежкой: из дому возят.

Проводив Петруху, братья пошли отдыхать. Однако уснуть долго не могли. Роман много курил. Яков сопел, ворочаясь с боку на бок.

— Удивляюсь Петрухе, — сказал старший. — Все позабросил: и хозяйство, и бабу.

— Поневоле забросишь, коли смерть по пятам ходит, — отозвался из темноты Роман.

— И это правда. Да не один страх причина. Он ведь не только скрывается, а к бою готовится. Других подговаривает. Конечно, если бы все растолковал людям, что нам тут говорил, сила может собраться. Может. Подымется люд — и точка!

— Я не понимаю еще кой-чего.

— А поймешь?

— Тогда и решу, как быть… что делать.

— Давай спать, — Яков еще раз повернулся и ушел с головой под толстое стеганое одеяло.

27

Как установилась жара с Иванова дня, так и держалась. С утра до вечера раскаленное добела солнце ходило по белесоватому с пепельным налетом небу, по которому только изредка проносились легкие, похожие на дым от папиросы, облака. Миражи залили степь морями. Посмотришь вдаль — и не оторвешь взгляда от бегущих степью прозрачных волн.

А земля была сухая и горячая, как зола. Все живое задыхалось, ежилось, забивалось в тень. Все ждало дождя.

Приехав домой на воскресенье, Аграфена и Нюрка поливали огород. Плети огурцов обожгло зноем, и они местами уже начали желтеть. Поникли, зачичеревели голубоватые листочки капусты.

— Вот она, доля-то наша какая! — грустно говорила мать, доставая из колодца воду. — Хоть разорвись. Косить надо, и огород того и гляди погорит. Целых три дня грядки без поливу. Был бы сам дома… На лугах бы вдвоем с Пантелеем управились, а ты по хозяйству.

— Ничего не поделаешь, мама. Как-нибудь уж, — утешала Нюрка. За последнее время она заметно похудела и повзрослела. В глазах колыхался серый осенний день. Бывала и вьюга, когда Нюрка, пригорюнившись, подолгу глядела в одну точку и молчала.

Все бы ничего, да потеряла сон. До того за день умается на покосе, что, кажется, доберется до постели и свалится, как убитая — утром не добудишься. А нет. Нередко за ночь вовсе не сомкнет глаз. А коли и задремлет на заре, стоит Аграфене подняться — и дочь на ногах. Оттого и силе неоткуда взяться. Поработает малость — побледнеет вся, будто угаром ее обдаст.

Едва полили огуречные грядки, задребезжала калитка. Кто-то басовито покашливал с улицы. Видно, незнакомый. Собаки опасается, а ее у Михеевых сроду не было.

Взволновалась Аграфена. Может, какой посыльный от Пантелея? Другим же подают весточки солдаты. Бросилась открывать предчувствием радости ужаленная.

Однако за воротами стоял отец Василий. Жара и крутой подъем на Гриву доконали батюшку. Тяжело отдуваясь, он с нескрываемым равнодушием осенил крестом Аграфену:

— Мир вам! — и подставил руку для целования.

Аграфена приложилась губами к пухлым пальцам попа, пахнущим дешевым мылом:

— Милости просим, батюшка! — широко распахнула калитку.

— Как здоровье?

— Слава господу! Живу молитвами паствы своея. Однако временами находит некоторое расстройствие. Покалывает вот здесь, под самой ложечкой.

— Лечиться надо, батюшка. Лечиться. Отвар чернобыльника пить. Шибко помогает от расстройствия.

— А то еще самогонка, первак, ежели с солью.

— И вино хлебное пользительно. Правду, батюшка, говоришь. Сущую правду.

Поп заметил Нюрку с ведрами и неодобрительно покачал головой.

— В воскресные дни, Аграфенушка, грешно поливание. Господь покарает.

— Как хошь, батюшка, так и суди. И знаю, что грех, да ведь посохнет вся овощ. Голодом останемся.

— Бог пошлет пропитание.

— Ох, да не всем он посылает-то.

— Лукавишь, Аграфенушка. Выбрось из души своей нечистые помыслы. Всему свое время, и время всякой вещи под небом.

— Бросай, Нюра, работу-то, — проговорила Аграфена, жестом руки приглашая попа в дом.

Нюрка прибрала пустые ведра, выгнала из огорода перелетевшую через заплот соседскую курицу, дала теленку свежей травы. А когда вошла в прихожую, увидела батюшку за столом. Перед ним были и шаньги со сметаной и бутылка самогонки, которую вот уже полгода берегли для Пантелея. Не утерпела мать, отдала попу.

Нюрка прошла к окну и устало опустилась на скамью рядом с матерью. Ей понравился отец Василий своей простотой и добрым выражением зеленых отекших глаз.