Половцы, торки, печенеги, берендеи - [38]
К суздальским же Мономаховичам и к черниговским Ольговичам мы видим холодность черных клобуков; во всяком случае, они никогда не проявляли той рьяности, какую и на словах и на деле стремились проявить по отношению к старшим Мономаховичам. Поэтому левобережные князья в борьбе за Киев избегали опираться на них, видимо сознавая всю непрочность для них такой помощи[179]. В данном случае симпатии и антипатии черных клобуков совпадали с отношением ко всем этим княжеским родам киевской общины, ибо, как известно, киевляне издавна недолюбливали черниговских Ольговичей, а старших Мономаховичей предпочитали суздальским. Объяснением этому может быть то, что и черные клобуки и киевляне просто больше и лучше знали потомков Мстислава I, чем его брата Юрия с сыном Андреем; к первым они больше привыкли, постоянно видя их, помогая им в делах, а на черниговских Ольговичей смотрели как на чужих. Но что мне кажется особенно существенным, так это то, что черниговские и суздальские князья являлись завоевывать Киев с ордами «диких половцев», смертельных врагов черных клобуков, и уже это одно вызывало у них невыгодное мнение о таких претендентах на Киев.
Но все это, разумеется, волновало черных клобуков только в дни борьбы за Киев. Но как скоро в Киеве прочно утверждался князь, хотя бы и из Ольговичей, черные клобуки послушно становились перед лицом совершившегося факта; например, в продолжительное и славное княжение Святослава Всеволодовича (занявшего киевский стол при сохранении в первые годы правления за собой черниговского) мы видим их исполнительными слугами киевского князя. Даже нелюбимому Юрию Владимировичу Суздальскому они быстро подчинились, как только он обосновался в Киеве, да еще в громких фразах выразили ему свои уверения в преданности.
Вообще нельзя преувеличивать расположение черных клобуков к кому бы то ни было; нельзя это делать потому, что черные клобуки преследовали исключительно собственные интересы. Так, когда их любимец, великий князь Изяслав Мстиславич, в 1150 году в перипетиях борьбы с дядей Юрием оказался в критическом положении, черные клобуки, бывшие в его войске, обратились к нему с характерной речью: «Княже, сила его (противника) велика, а у тебе мало дружины… не погуби нас, ни сам не погыни; но ты наш князь, коли силен будеши, а мы с тобою, а ныне не твое веремя, поеди прочь…» Им чужд был героизм Изяслава, ответившего, что «луче, братье, измрем зде, нежели сеи сором возмем на ся»; вместе с покинувшими Изяслава киевлянами черные клобуки отправились в свои вежи. Через девять лет они приблизительно то же самое сказали его сыну Мстиславу. Тогда киевский стол на короткое время занял нелюбимый киянами черниговский князь Изяслав Давидович, который осадил Мстислава в Белгороде и имел неосторожность привести с собой берендеев. Последние вошли в сношения с осажденным Мстиславом и тайно отправили к нему в город посла со знаменательными словами, могущими служить эпиграфом к политической роли черных клобуков: «…аже ны хощеши любити, якоже ны есть любил отец твой, и по городу ны даси по лепшему, то мы на том отступим от Изяслава». Неудивительно поэтому, что, когда на того же Мстислава в 1169 году поднялась небывалая коалиция почти всех русских князей, собранная Андреем Боголюбским, то торки и берендеи недолго его защищали; они начали «льстить под ним» и, вероятно, сыграли немалую роль в ускорении взятия Киева, что привело к первому, небывалому еще разгрому столицы Руси. И недаром летописец вкладывает в уста князю Владимиру Мстиславичу, обманутому клобуками, такие слова: «…не дай Бог поганому веры яти николиже, а я уже погинул и душею и жизнью», что можно, пожалуй, счесть за общий взгляд русских книжников на надежность черных клобуков.
Другая сторона роли черных клобуков в Киевской Руси — это их значение, их вес в общественной жизни Киева и Руси. С ними князья готовы были считаться, как считаются с влиятельнейшими элементами общества. Когда Изяславу Киевскому донесли на князя Ростислава Юрьевича, управлявшего несколькими городами Киевского княжества, что последний будто бы «подмолвил» против Изяслава «люди берендич и кианы», — Ростислав, возмущенный этим доносом, обращается к Изяславу с такими словами: «Брате и отче! ако ни во уме своем, ни на сердци ми того не было, пакы ли на мя кто молвит, князь ли который, а се яз к нему, муж ли который в хрестьяных или в поганых (то есть среди черных клобуков. —
