Полоса точного приземления - [36]
Но долой эти непрошеные аналогии! Не до них… Все внимание - отметке. Только ей, проклятой!
Снова монотонный отсчет: высота… скорость…
Шестьдесят… пятьдесят… сорок метров - на какую-то секунду все вокруг темнеет; это отражение земли, верная примета того, что облачность кончается, - и самолет вырывается из туч.
И снова - в стороне от полосы!
Даже, пожалуй, еще дальше, чем в предыдущих заходах.
- Так всегда бывает, когда чересчур стараешься! - говорит себе Литвинов. И следующий, четвертый, скорее всего предпоследний, заход делает не то чтобы небрежно (какая уж тут небрежность!), а стараясь управлять самолетом как бы более вяло, без чрезмерной поспешности реагируя на каждую очередную ужимку электронной отметки.
То ли от этого, то ли просто по случайности, но заход получается чуть-чуть более удачным. То есть, конечно, по тем критериям, которые сложились в предыдущих полетах, и этот заход следовало бы безоговорочно оценить как неудовлетворительный. Вчистую забраковать. Но, как известно, меняются обстоятельства - меняются и наши критерии оценок. Рассчитывать на то, что следующий заход - по запасу горючего последний! - получится лучше, особых оснований не было.
И Литвинов принимает решение:
- Садимся!
Прежде чем он успел произнести это слово, его руки и ноги сами начали действовать - в подобных случаях четкую границу между действиями сознательными, подсознательными, рефлекторными - какие там бывают еще? - провести трудно.
Левая рука двинула вперед рычаги управления двигателями, правая чуть-чуть подобрала штурвал на себя и энергично крутанула его влево, левая нога нажала на педаль. От этого самолет прекратил снижение и резко вошел в левый разворот на высоте каких-нибудь пятнадцати - двадцати метров от земли. Точнее было бы сказать, что на этой высоте находился фюзеляж, а от конца левого крыла до земли оставалось от силы восемь - десять метров…
Нельзя закладывать такие лихие развороты у самой земли! По всем летным правилам и законам - тем самым, о которых говорят, что они писаны не чернилами, а кровью, - нельзя!.. Но тут уж было не до правил и законов. Возникла та самая, редкая даже в испытательных полетах ситуация, в которой соблюдать правила опаснее, чем пренебречь ими.
Две-три секунды в развороте, машину быстро несет вбок к плоскости посадочной полосы, энергичная перекладка в такой же глубокий разворот вправо - и почти сразу же выход из крена. Змейка выполнена. Самолет - над осью полосы. Плавно убираются обороты. Штурвал на себя. Еще чуть-чуть… Приземление! Мягкое, почти бесшумное - как всегда.
Правда, посадка получилась с «промазом» - колеса коснулись бетона на добрых метров триста за пределами полосы точного приземления. Сказалось прибавление оборотов двигателей, на которое Литвинов вынужден был пойти, чтобы, выполняя эту, ни в какие правила не влезающую, глубокую змейку, удержать машину на той же, и без того ничтожно малой, но хотя бы больше не уменьшающейся высоте. Впрочем, сейчас никто на получившийся «промаз» внимания не обратит. Испытательный аэродром - длинный, многокилометровый, и привычка садиться в пределах полосы точного приземления давно стала для летчиков этого аэродрома скорее элементом эстетики, приметой красоты полета, чем практической необходимостью. Слава богу, что сели! Сели при высоте облачности ниже всех пределов и к тому же при отказе (конечно же, отказе!) прибора, специально призванного такую посадку обеспечить!
Самолет, постепенно замедляя бег, еще катился по бетонке, когда Федя Гренков, обычно на посадке до самого конца пробега дисциплинированно молчавший, тепло сказал:
- Спасибо, Марат Семенович. Отлично сработано! Нормально!
- Так все-таки как же: отлично или нормально? - улыбнулся Литвинов. Выкрутившегося из трудного положения летчика почти всегда охватывает этакая игристая шампанская смесь бодрости, самоуверенности и веселья. Сегодня все основания для такого настроения у Литвинова, видит бог, были.
- Так это же одно и то же, - компетентно разъяснил Федя.
Дальнейшего развития эта интересная тема не получила. Самолет уже подруливал к стоянке. Предстоял разбор полета. Полета, так грубо не оправдавшего возлагаемых на него ожиданий. Радостное настроение, вызванное тем, как все-таки удалась эта непростая посадка, быстро таяло.
Отказ. Конечно же отказ! Какая-то неисправность… Одна из тех двух сформулированных еще академиком Акселем Ивановичем Бергом неисправностей, какие только и возможны во всей электронике, радиотехнике, радиолокации и родственных им отраслях: «Отсутствие контакта там, где он нужен, или наличие контакта там, где он не нужен…» Третьего не дано… Сейчас прозвоним станцию, и все выяснится… Досадно, конечно, что вдруг взбрыкнуло наше «Окно» в самый, что называется, неподходящий момент. Да и за экипаж все на земле изрядно попереживали - крепко попали ребята в переделку! - но, молодец летчик, все окончилось благополучно… Разберемся, устраним дефект - в следующем полете все будет в самом лучшем виде. Все хорошо, что хорошо кончается.
Именно с таким настроением набросились вавиловские инженеры на «Окно» сразу после того, как в мастерской закончился краткий - очень краткий - разбор этого нелегкого полета.
Автор этой книги — летчик-испытатель. Герой Советского Союза, писатель Марк Лазаревич Галлай. Впервые он поднялся в воздух на учебном самолете более пятидесяти лет назад. И с тех пор его жизнь накрепко связана с авиацией. Авиация стала главной темой его произведений. В этой книге рассказывается о жизни и подвигах легендарного советского авиатора Валерия Павловича Чкалова.
Легендарный летчик Марк Лазаревич Галлай не только во время первого же фашистского налета на Москву сбил вражеский бомбардировщик, не только лично испытал и освоил 125 типов самолетов (по его собственному выражению, «настоящий летчик-испытатель должен свободно летать на всем, что только может летать, и с некоторым трудом на том, что летать не может»), но и готовил к полету в космос первых космонавтов («гагаринскую шестерку»), был ученым, доктором технических наук, профессором. Читая его книгу воспоминаний о войне, о суровых буднях летчика-испытателя, понимаешь, какую насыщенную, необычную жизнь прожил этот человек, как ярко мог он запечатлеть документальные факты, ценнейшие для истории отечественной авиации, создать запоминающиеся художественные образы, характеры.
Яркие, самобытные образы космонавтов, учёных, конструкторов показаны в повести «С человеком на борту», в которой рассказывается о подготовке и проведении первых космических полётов.
Повествование «Жизнь Арцеулова» — дань памяти одному из замечательных советских авиаторов.
Эта рукопись — последнее, над чем работал давний автор и добрый друг нашего журнала Марк Лазаревич Галлай. Через несколько дней после того, как он поставил точку, его не стало…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.