Полоса точного приземления - [35]
Самолет успел пройти добрых полпути от разворота до точки посадки, а трапеция на экране (Литвинов по привычке называл это трапецией) не только не успокаивалась, но бесновалась все больше и больше.
«Что же делать? Ведь надо выходить на полосу. На полосу выходить!» - с нарастающей тревогой подумал Марат.
Он упорно пытался осереднять показания прибора (до чего же здорово это удавалось в предыдущих полетах!). И сам видел, что плохо, очень плохо это получается. Но что еще оставалось делать!
Последние доклады Гренкова («Что-то звенящее сегодня у него в голосе. Заело парня… Хотя меня-то разве не заело?»):
- Высота восемьдесят. Скорость двести семьдесят…
- Высота шестьдесят. Скорость двести шестьдесят пять…
- Высота восемьдесят. Скорость двести семьдесят…
И вот на высоте где-то около сорока метров - непривычно низко, со старыми, серийными системами захода при такой низкой облачности садиться и не пытались - самолет вышел из облаков.
- Интересно, где полоса?
Марат почти одновременно сам увидел ее и услышал голос Гренкова:
- Марат Семенович! Полоса слева.
Она действительно была слева. Метрах в пятидесяти. В общем-то, недалеко. Но довернуться на нее уже не получалось. Не хватало высоты - земля в считанных метрах под колесами шасси. Близок локоть, да не укусишь!
- Уходим на второй круг.
Полные обороты двигателям, шасси - на уборку, легкое движение штурвалом на себя - и самолет, будто обрадовавшись возможности удалиться от этой странной буро-зеленой земли, такой не похожей на привычную бетонную полосу, на которую его всегда выводил летчик, охотно нырнул снова в серую влагу облаков.
- Делаем второй заход, - недовольно буркнул Литвинов по радио в ответ на чисто риторическое («будто сами не видим!») восклицание руководителя полетов: вы, мол, братцы, вышли правее посадочной полосы.
Второй заход… Он, в общем, ничем не отличался от первого. Так же бесчинствовала картинка-отметка, столь же безуспешными оставались попытки летчика как-то осереднить показания прибора, и выскочили из облаков так же в стороне от полосы. На этот раз - слева.
В сознании Литвинова еще не уложилось с полной ясностью значение происходящего. Но он чувствовал: дело плохо! Казалось бы, так прочно засела в их головах уверенность: с «Окном» порядок - и вот: нате вам!
«Впрочем, - ухватился мысленно за соблазнительную лазейку Марат, - не исключено, что это просто случайный дефект. Может же в конце концов отказать любая техника! Даже обязана когда-то отказывать…»
- Как там параметры станции? В норме? - с надеждой спросил он уже вслух у Феди Гренкова и, не ожидая ответа наблюдателя, сам осмотрел контрольные приборы «Окна», находившиеся в его кабине, в том числе и торчащий над приборной доской дополнительный амперметр, который, конечно же, никто после обещанных «двух-трех полетиков» снять не удосужился. Нет, показания всех доступных взору летчика приборов - в норме. То же самое несколько секунд спустя доложил и наблюдатель.
«Да… неважные дела», - подумал Литвинов. Но, подумав, тут же отогнал от себя эти мысли, отправил их куда-то в запасники подсознания. Это тоже входит в ремесло летчика-испытателя - умение прогнать или, вернее, не прогнать, а спрятать «на потом» все, что не требует немедленного решения, и таким образом освободить в голове место для размышлений, в данную минуту более актуальных.
Именно такая - более чем актуальная - проблема вставала сейчас перед Литвиновым в полный рост: чтобы разбираться в причинах неудовлетворительной работы «Окна» - случайность это или не случайность, - для начала нужно было вернуться на землю. Произвести посадку… А это превратилось в задачу не такую уж простую. Во всяком случае, первые два захода такой возможности не представляли. Правда, по запасу горючего можно было уверенно рассчитывать еще на три, а то и на четыре захода. Но, оценив сложившееся положение дел, Литвинов решил, не искушая чрезмерно судьбу, садиться с первого же захода, который получится мало-мальски для этого приемлемым. Иначе недолго и до красной сигнальной лампочки («Горючего - на 15 минут!») доиграться, а если и тогда заход снова получится «не туда» - что прикажете делать?
Очередной, третий, заход Литвинов выполнял со всем старанием, на какое только был способен. Всматривался в плавание электронной отметки по экрану, тщетно пытаясь уловить в этом плавании какое-то подобие закономерности.
Да, давно не бывало у Литвинова, чтоб он так взмок в полете!
В памяти - нельзя сказать, чтобы очень кстати - всплыл рассказ Вавилова о случае, натолкнувшем его на создание «Окна». Все похоже: и низкая, опустившаяся почти до самой земли облачность и неудачные - одна за другой - попытки зайти на посадку. Различие разве только в том, что тогда экипаж, что называется, влип, события захватили его врасплох, а сейчас… сейчас происходит то, к чему сами стремились, активно, изо всех сил стремились… Да еще, пожалуй, в том, что тогда за штурвалом сидел молодой, едва ли не впервые попавший в такую переделку летчик, а сейчас - опытный испытатель. Десять лет как в первом классе числится! С него, конечно, и спрос другой.
Автор этой книги — летчик-испытатель. Герой Советского Союза, писатель Марк Лазаревич Галлай. Впервые он поднялся в воздух на учебном самолете более пятидесяти лет назад. И с тех пор его жизнь накрепко связана с авиацией. Авиация стала главной темой его произведений. В этой книге рассказывается о жизни и подвигах легендарного советского авиатора Валерия Павловича Чкалова.
Легендарный летчик Марк Лазаревич Галлай не только во время первого же фашистского налета на Москву сбил вражеский бомбардировщик, не только лично испытал и освоил 125 типов самолетов (по его собственному выражению, «настоящий летчик-испытатель должен свободно летать на всем, что только может летать, и с некоторым трудом на том, что летать не может»), но и готовил к полету в космос первых космонавтов («гагаринскую шестерку»), был ученым, доктором технических наук, профессором. Читая его книгу воспоминаний о войне, о суровых буднях летчика-испытателя, понимаешь, какую насыщенную, необычную жизнь прожил этот человек, как ярко мог он запечатлеть документальные факты, ценнейшие для истории отечественной авиации, создать запоминающиеся художественные образы, характеры.
Яркие, самобытные образы космонавтов, учёных, конструкторов показаны в повести «С человеком на борту», в которой рассказывается о подготовке и проведении первых космических полётов.
Повествование «Жизнь Арцеулова» — дань памяти одному из замечательных советских авиаторов.
Эта рукопись — последнее, над чем работал давний автор и добрый друг нашего журнала Марк Лазаревич Галлай. Через несколько дней после того, как он поставил точку, его не стало…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.
Известный роман выдающегося советского писателя Героя Социалистического Труда Леонида Максимовича Леонова «Скутаревский» проникнут драматизмом классовых столкновений, происходивших в нашей стране в конце 20-х — начале 30-х годов. Основа сюжета — идейное размежевание в среде старых ученых. Главный герой романа — профессор Скутаревский, энтузиаст науки, — ценой нелегких испытаний и личных потерь с честью выходит из сложного социально-психологического конфликта.
Герой повести Алмаз Шагидуллин приезжает из деревни на гигантскую стройку Каваз. О верности делу, которому отдают все силы Шагидуллин и его товарищи, о вхождении молодого человека в самостоятельную жизнь — вот о чем повествует в своем новом произведении красноярский поэт и прозаик Роман Солнцев.
Владимир Поляков — известный автор сатирических комедий, комедийных фильмов и пьес для театров, автор многих спектаклей Театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Им написано множество юмористических и сатирических рассказов и фельетонов, вышедших в его книгах «День открытых сердец», «Я иду на свидание», «Семь этажей без лифта» и др. Для его рассказов характерно сочетание юмора, сатиры и лирики.Новая книга «Моя сто девяностая школа» не совсем обычна для Полякова: в ней лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия — сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени.