Полоса точного приземления - [27]

В конечном счете метеорологов амнистировали.

А погода продолжала стоять - один день лучше другого.

В КБ у Вавилова развернулся, как сформулировал Терлецкий, аврал местного значения.

Ростопчин, переговорив с Литвиновым и другими участниками испытаний, затребовал предварительное заключение по «Окну».

Составление «художественной части» было поручено Терлецкому, летную оценку (тоже предварительную) писал Литвинов. А сам Вавилов прочно засел в просторной комнате, где девушки-техники обрабатывали результаты летного эксперимента, - Федя Гренков говорил об этом помещении с легким придыханием и называл его «цветником».

Как всегда, экспериментальные точки поначалу не желали выстраиваться в мало-мальски плавную кривую и, нанесенные на миллиметровку, являли собой картину, напоминающую то ли звездное небо (так полагали натуры поэтические), то ли оспины на рябом лице (мнение натур более земных).

Экспериментальные точки! Если, как принято говорить, факты - это хлеб ученого, то экспериментальные точки - крупинки муки, из которой этот хлеб выпекается. Точки требуют уважения! Каждую из них, а особенно «выпадающую», можно сколько угодно проверять, хоть десять раз пересчитывать, добиваясь, чтобы она легла на место. Но если уж она не ложится, так не ложится. «Уговаривать можно - насиловать нельзя!» - говорил Терлецкий, чем вызывал легкое смущение у населения «цветника».

В общем, мороки с этими точками иногда выше головы! Но как раз обработка полетов с «Окном» особых сюрпризов не преподносила. Все шло гладко…

КБ Вавилова уже добрую неделю жило под знаком этого неожиданно потребовавшегося предварительного заключения. Только приятель Феди Гренкова инженер Картужный ворчал:

- Ну что они с ним носятся! Ах, предварительное заключение! Ох, предварительное заключение! А чего в нем особенно хорошего-то? Разве что засчитывают его потом…

Но Федя понимал, чем вызывалась вся эта тирада вообще и заключавшая ее загадочная фраза - в частности. Жизненный путь Картужного складывался не без зигзагов. В ранней молодости, еще до армии, случалось и так, что по драчливости характера вступал он, выражаясь деликатно, в конфликтные отношения с законом. Поэтому слова «предварительное заключение» ассоциировались у него отнюдь не только с десятком сброшюрованных листков бумаги, на которых отрывки машинописного текста перемежались рядами цифр, а на последней странице в две колонки шли многочисленные подписи («Ответственностью полезно делиться! И пощедрее», - комментировал обилие подписей Терлецкий).

Вернувшись из армии, Картужный поступил на работу, начал учиться в вечернем техникуме, словом, зажил в точном соответствии с тем, что показывают в адресованных молодежи фильмах нравственно-воспитательного (или, если хотите, перевоспитательного) характера. Но хороших манер не приобрел. Более того, сохранил опасную привычку открытым текстом сообщать собеседникам, что он о них думает. Эффект таких сообщений немало усугублялся спокойным, деловым тоном, которым он говорил что-нибудь вроде: «Я считаю, что вы непорядочный человек. Я вас не уважаю».

Однажды Картужный высказался не только устно. Сильно повздорив с Главным конструктором, предшественником Вавилова, он задержался на работе, позаимствовал в малярке кисть и баночку с краской, после чего отправился к помещению отдела найма и увольнения. Рядом с дверью, ведущей в отдел, висела доска «Предприятию требуются» с целым столбиком перечисляемых нужных КБ специалистов: конструкторов, технологов, прецизионных механиков и так далее, вплоть до представителей таких определяющих и в то же время остродефицитных профессий, как вахтеры и уборщицы. И как раз под замыкавшими этот перечень уборщицами Картужный приписал таким же шрифтом: «Главный конструктор». Чем дал понять, что считает данную штатную единицу в настоящий момент вакантной.

Скандал был крупный. Наверное, никогда и нигде доска объявлений отдела найма и увольнения не становилась объектом такого количества индивидуальных и коллективных, посещений, как на следующее утро, в течение получаса, пока начертанные Картужным крамольные слова не были замазаны, закрашены, затерты!

Герой происшествия не вылетел с работы только благодаря заступничеству старожилов КБ…

Впрочем, и само это заступничество было вызвано не одной только симпатией к Толе Картужному. Многое в линии поведения Главного конструктора, что называется, не вызывало в коллективе понимания. Он сам это чувствовал, хотя называл несколько иначе - оппозицией (давно замечено, что одно и то же явление называется по-разному в зависимости от того, с какой стороны на него смотреть: сверху или снизу).

Претензии к Главному были разные. В том числе, говоря откровенно, и не очень принципиальные, вызванные просто человеческой антипатией.

Федю Гренкова, например, сильно развлекала манера Главного конструктора, претендовавшего на репутацию рафинированного интеллигента и обращавшегося ко всем сотрудникам без исключения только на «вы», не отступать от этого правила и тогда, когда он означенных сотрудников материл.

«…вашу мать!» - это словосочетание приводило Федю в полный восторг.