«Полоцкий» цикл - [13]
».
Гонца приняли в Москве. От имени Ивана ему были вручены опасные грамоты для великих послов. В грамотах тех сказано было, чтобы послы поспешали «постановить» «доброе дело», пока московская рать не вступила в литовские пределы. Но чтобы гонец ненароком не выведал царский замысел, велено было его отправить обратно в Литву той же дорогой, какой он ехал в Москву, — через Тверь и далее в Юрьев — Дерпт. Ни Иван, ни его бояре не сомневались в истинном замысле Сигизмунда: по их мнению, «то все король делает ко царю и великому князю присылки неправдою, чтобы ему некоторое время чем попроизволочити, а х Крымскому царю поминки многие посылая, чтобы стоял на крестьяньство и крестьянскую кровь лил».
В самом деле, идти зимой в тысячевёрстный марш на север по заснеженной буранной степи к московским рубежам крымцам было несподручно. А за переговорами, глядишь, и весна, а весной просохнут степные шляхи, зазеленеет трава — и «царь» крымский решится на набег и тем самым если и не сорвёт, то затруднит задуманное предприятие. Кстати, стоит обратить внимание: летописец, записав под 27 ноября 1562 года новость об отсылке литовского гонца обратно, тогда же впервые указал и на цель военных приготовлений грозного царя — Полоцк.
Отправив гонца в сопровождении пристава в Тверь, Иван со своим братом Юрием, двоюродным братом Владимиром Старицким и с боярами посоветовался с митрополитом Макарием. Все вместе они вынесли приговор: «идти на недруга своего на Жигимонта короля Полского и великого князя Литовского за его многие неправды и неисправления». Не только за то, что в грамотах на царское имя допускаются «непригожие многие слова» и умаляется титул государский; за то, что вступился король в царскую отчину «Вифлянскую землю» и, взяв град Тарваст, многих ратных людей государевых побил и в полон увёл; за то, что посылает крымскому «царю» многие богатые поминки и наводит бусурман на христиан — но и за покровительство «люторской ереси» и гонения на «греческую веру» в королевских владениях.
Отстояв обедню в церкви святых Бориса и Глеба на Арбате, получив благословение митрополита Макария и взяв с собой «победоносные» и «чюдотворные» иконы и кресты, 30 ноября Иван в сопровождении блестящей свиты и своего двора выступил из Москвы в Можайск. Сюда он прибыл 5 декабря, за день до Николы осеннего. Полоцкая кампания была открыта.
Те несколько дней, что Иван Грозный провёл в Можайске, были посвящены обычным хлопотам. По устоявшейся традиции царь разослал в места сбора войск грамоты, в которых приказывал «бояром и воеводам, в которых местех воеводы збирались, про свой приход отписать, что пришел (государь) в Можаеск». Поскольку кампания была открыта, то воеводы должны были сверить имевшиеся у них на руках списки детей боярских с наличными людьми, «и которые дети боярские к ним приедут, и они б приезды их писали, хто в корой день приедет, и о людцкой даче выпрашивали да отписывали ко царю и великому князю». И, само собой, поскольку срок завершения сбора войск был, что называется, на носу, «бояром и воеводам» предписывалось вместе с детьми боярскими и их людьми быть готовыми по первому сигналу выступить в поход.
7 декабря была составлена походная роспись полков, «которым людем быти в полку со царем и великими князем и которым людем с которым боярином и воеводою бытии по полком». Тогда же появилась подробная роспись царской свиты, «которым быти в рындах и в поддатнех, и которым быти в головах в становых, и которым в головах в посылочных, и которым бытии в ясоулех, и в дохорщикех, и в подъщикех, и в ыных посылках». Списочный состав царской «штаб-квартиры» немало впечатляет: Ивана должны были сопровождать 12 бояр, четверо окольничих, двое дворовых воевод (и при них «адъютантов» 60 детей боярских), казначей, постельничий и с ним стряпчий, судья с подьячим, 14 дьяков, дворецкий, конюший, семеро князей-рынд при царском оружии (кстати, один из князей-рынд, Фёдор Хворостинин, отвечал за царские пищали), 17 «флигель-адъютантов», коим надлежало «за государем ездити» да за его оружничим, 20 поддатней при рындах, 53 царских спальника да при них «головы в становых сторожах» общим числом 11, 40 дозорщиков, десять знаменщиков (и к ним ещё 70 детей боярских городовых), десять детей боярских, отвечавших за царский кош (а им в помощь были приданы 30 городовых детей боярских), 83 ясоула, 16 ясоулов-стольников и на посылках от государя ещё десять детей боярских. Всего 476 человек из лучших фамилий — и это без учёта их людей!
Одна только царская свита сама по себе составляла целый «полк»! Можно только представить себе, каким блестящим и помпезным был большой царский выезд в сопровождении сотен разодетых в пух и прах (а московиты любили яркие одежды) всадников в лучших доспехах на горячих конях. Впрочем, сохранилось описание очевидца — некоего англичанина, который присутствовал при таком царском выезде в декабре 1557 года. По его словам,
