Полный форс-мажор - [11]

И… разбежались. Кому куда.

Уже через какие-то пару-тройку часов, улыбающийся и счастливый Женька Тимофеев, в лёгкой рубашке, летних джинсах и лёгких кроссовках, с рюкзаком за спиной и футляром с трубой, возник на автостанции, что у трёх московских вокзалов, ему часов пять — шесть «пилить». Старший прапорщик КонстантинСаныч Хайченко действительно чуть не опоздал, едва к отходу поезда успел. Хорошо жена с дочками — по звонку — предупредительно на вокзал выдвинулись. Где и получил Хайченко короткий, ироничный, от супруги взгляд — она же перенервничала, потому что беспокоилась, к тому же беременна, на восьмом месяце, и радостные и счастливые улыбки двух погодок дочерей, пятиклассниц. Сашка Кобзев тот пока ещё в аэропорт в электричке ехал, спешил… Сказали же они генералу, кто куда. Вот кто куда и… Жизнь!

Нужный Тимофееву автобус стоял у бордюра, ждал. Молодой парень восточной наружности — зазывала — с мегафоном в руках, бродил снаружи возле открытой двери и громким голосом, нараспев, в той же манере, как с минарета, предлагал непременно воспользоваться услугами именно этого автобуса. Водитель, тоже человек не славянской наружности, надвинув шляпу-панаму на нос, сидя за рулём, дремал. Пассажиров было мало, хотя время уже было контрольным. «Ну и хорошо, меньше народу — больше кислороду», подумал Тимофеев, поднимаясь и проходя внутрь. Найдя своё место, рюкзак и футляр с трубой засунул на полку над головой. Подвинулся, пропуская девушку. Её место оказалось рядом.

— Хотите к окну? — предложил ей Евгений.

Девушка фыркнула.

— Чего я там не видела? Сто раз уже… Каждый раз одно и то же. — Сказал она, игнорируя предложение.

— Так уж и одно и то же? — переспросил Тимофеев, и заметил. — А я давно не ездил.

— Вот и смотрите, — заявила девушка и отвернулась. Евгений внимательнее посмотрел на спутницу, что это с ней, какая муха её укусила.

— Спасибо. — Ответил он.

— Не стоит. — Буркнула девушка.

— Как сказать. — Мысленно меняя ударение в глаголе, Тимофеев усмехнулся, и тоже отвернулся.

И ладно. Нет контакта, и не надо.

Не успел Константин Саныч в купе вагона войти, как поезд тронулся. Жена ещё раз укоризненно на него посмотрела, но Хайченко вроде не заметил.

— Слава Богу, успели, поехали! — Перекрестилась супруга, и прикрикнула. — Девочки, осторожнее, стекло выдавите.

КонстантинСаныч посмотрел на её живот, она перехватила взгляд, ответила:

— Не беспокойся, я хорошо себя чувствую, и ОН тоже.

Ответила так потому, что КонстантинСаныч очень сопротивлялся предстоящей поездки из-за её самочувствия, точнее из-за сроков. Дорога хоть и в поезде, но всё же. Нет, она стояла на своём, мол, я сильная, двоих легко родила, рожу и третьего. То, что у них будет сын, они не сомневались. Да и УЗИ подтверждало.

— Ой, Клавдия, смотри мне, — шутливо погрозил пальцем КонстантинСаныч. — Сразу же бей тревогу. Чтоб я меры принял.

— Ой, Костик, — передразнила супруга, — ты у меня первым узнаешь, и роды сам примешь. — Оглаживая живот, улыбнулась она, и вновь одёрнула дочерей. — Девочки, носы расплющите, женихи замуж не возьмут.

Девчонки прыснули со смеху, но отстранились.

За окном поплыли привокзальные строения, убогие, грязные; строчки бесчисленных рельсовых путей; малые и большие светофоры, всё прочее прижелезнодорожное… И бетонные стенки гаражей потянулись, серые, грязные, кривые, неумелой рукой разрисованные непонятными буквами графити; заборы, за которыми теснились торговые палатки, выцветшие и разноцветные… Серо всё, скучно, безрадостно, но не в купе.

— Да, не Стокгольм! — отворачиваясь от окна, скептически при этом щёлкнув американскими подтяжками, подарком Смирнова, с ухмылкой заметил КонстантинСаныч.

— Да ладно тебе со своим Стокгольмом, — в который уже раз отмахнулась Клавдия Ивановна. — Чего там хорошего? Лучше б не ездили.

И правда, не надо бы так сейчас. Действительно, возник в последнее время у старшины такой скептический грешок. Чуть что, он, налево и направо криво усмехался: «Не Стокгольм», и всё. Приговор вроде всему и вся выносил. И дома, и на работе. До поездки — туда! — нормальным человеком был, ничего плохого в своей стране и жизни не замечал, а вернулся… Это когда они в Стокгольм по тревоге доставлены были… «Шум» в газетах был, снимки, репортажи. «Выдали» там, в их Глобане на «ура» и на «бис». Глобан, это зал концертный, в форме огромного шара. А гостиницы там, ребята! а улицы! а чистота! а площади! а люди!.. Все приветливые и все улыбаются. Дней несколько всего были, а фотографий привезли, башлей — Санька Смирнов поделился! — впечатлений, за глаза! Здесь теперь, дома, глядя по сторонам, по любому поводу и часто, старшина с усмешкой, криво замечал: «Не Стокгольм». Всё у него теперь здесь было «не Стокгольм», кроме, естественно, супруги Клавдии Ивановны и дочерей. Тут был «полный абгемахт!».

Отвернувшись от окна, КонстантинСаныч и увидел в купе ту самую разницу. Существенную.

За окном — чёрте что, а рядом с ним, три лучика счастья! А скоро будет и четыре. Четы-ыре!!

В купе четы Хайченко всё было именно так. Ярко и празднично. Светло и тепло. Родные все. И в отпуск. Всей семьёй. Собрались. Ехали. К родственникам супруги. Первый раз. В город Иркутск. Перед этим списались, жена телеграммой родственников уведомила. Те ответили: «Да-да, конечно, ждём, ждём!»