Полнолуние - [7]

К толпе подошел Сайкин:

— Ну что тут у вас?

— Вот кто нас выручит! Дядя, помогай! Машина села на дифер.

— А ну посторонись…

Сайкин попробовал приподнять «Волгу» за раму. Это ему не удалось. Тогда он налег на кузов плечом, качнул машину, как челнок.

— Шофер, заводи! Хлопцы, берись кто за что может. Раз, два, взяли! Еще раз…

— Взяли!

— Эй, шофер, дай задний ход! Вот так. Еще р-р-раз… взяли!

«Волга» выскочила на твердую землю.

— Ну и дядя Филипп, ай да молодец!

— Это для него семечки. Он быка за рога враз кладет на лопатки.

Молодежь обступила вылезшего из машины человека.

— А вы откуда едете и куда — можно узнать?

— По колхозам ездил. Я из райкома.

— Давно там работаете?

— Не особенно.

— Как присоединили колхоз к новому району, так от начальства отбою не стало. А прежде не дозовешься.

— Надо же вас наконец в хорошую жизнь выводить.

— Пора бы.

— Тю, да это же Василий Никандрович Бородин. Так или нет?

— Верно. Бородин. За сколько лет попал в родной хутор, да и то ночью.

Филипп Сайкин, услышав фамилию Бородина, потихоньку выбрался из толпы, подался прочь.

— Может, на ферму зайдете? — попытала Нюра. — Я вам враз яичницу изжарю и парным молоком угощу. Там чисто. Приемник есть. Отдохнете с дороги.

— А что, пожалуй, от яичницы не откажусь. Я, признаться, еще и не обедал.

— Вот и хорошо. Пойдемте!

Захар Наливайка подмигнул гостю:

— Хлеб у нас чистый, квас кислый, ножик острый, отрежем гладко, поедите сладко!

При свете мигающей электрической лампочки парни во все глаза разглядывали своего земляка, который ничем уже не был похож на хуторского хлопца, подстриженный под полубокс, непривычно вежливый, с ласково-снисходительной улыбкой на губах. Каждому он пожал руку, ко всему присматривался, долгим любопытным взглядом окинул красный уголок, хотя видывал их немало. Друг от друга они почти не отличались, но этот, в родном хуторе, был милее сердцу: когда-то давно, еще юношей, он заходил сюда не раз. По-прежнему в чистой комнате с не просохшими после мытья полами и недавно побеленными стенами пахло известкой и карболкой, на столе рядом со стопкой книжек из библиотечки-передвижки стоял, поблескивая лаком, радиоприемник «Родина». Обычно изношенные батареи не заменяли, немой приемник, забытый и запыленный, с отломанными ручками, ненужной мебелью уныло маячил где-нибудь в углу, но этот весело подмигивал Бородину зеленым глазком. А со стен смотрели краснощекие свинарки, на которых была похожа Нюра, словно только что сошла с плаката, и висел пожелтевший тетрадный листок с расписанием дежурств. Вдоль стен стояли длинные деревянные лавки и железная стандартная кровать. На ней отдыхали девчата в ночное дежурство.

— Ну как у вас тут? — спросил Бородин, переводя взгляд на улыбчивых чубатых парней, следивших за каждым его движением. Они тесно обступили земляка, все как на подбор крепкие, с угловатыми молодыми лицами, которых едва-едва коснулась бритва. Они переглянулись, хохотнули, потупились, и лишь после того, как Бородин снова спросил: «Как живете, хлопцы?», один, побойчее остальных, сказал с задором:

— Живем не тужим!

— Новый клуб построили?

— Ага.

— А школу?

— И школа новая, семилетка.

— А где собираетесь по вечерам?

— У карагача.

— Цел еще? Не покололи на дрова?

— Кто его расколет? Дядя Филипп и тот не смог. Загнал топор по самый обух, а назад не вытащил, сломал топорище, до сих пор торчит обломок.

— Филипп Сайкин? — спросил Бородин.

— Он самый. «Волгу» помогал вытаскивать, — подтвердили хлопцы.

— Куда же он делся?

— А верно? Нету.

Все с недоумением переглянулись.

— Значит, живете по-старому, — сказал Бородин, словно Сайкин не очень его интересовал. — А как председатель у вас? Говорят, боевой.

— Председатель как председатель.

— Бог смерти не дает.

Ободряющий смешок, как просыпанный на пол горох, пробежал по компании, и Нюра, бросив стряпать, высунулась в дверь, боясь что-нибудь пропустить.

— Председатель у нас творческий.

— Это неплохо.

— Но творчество его боком выходит.

— Отчего же?

— Начальство районное в газете протягивает. Частушки пишет.

И опять смешок, и опять подтрунивание.

— Название колхозу не изменили?

— Не, то же — «Среди вольных степей». Натощак не выговоришь.

— Вас бы мы с удовольствием взяли в председатели. Законно, — сказал Захар Наливайка. — Только без «Волги», бричку дадим, чтоб из колхоза быстро не умотали.

— В жизни не ездила на легкаче, — сказала Нюра, ставя на стол шипящую, пузырчатую, с запекшейся корочкой яичницу, и вкусный запах распространился но комнате.

— А почему не ездила, ты знаешь? — сказал Захар, глотая слюну. — Потому, что ты с командировочными не ладишь.

Парни дружно захохотали. Смеялась вместе с ними и Нюра, простодушная и необидчивая девушка.

— А Елена?.. Вот фамилию забыл, — спросил Бородин, присаживаясь к столу. — Есть у вас такая?

— Елен много. С десяток наберется. Какая это? — Нюра облокотилась на краешек стола, подперев ладонью подбородок, и с любопытством разглядывала Бородина.

— Синеглазая. Вроде теперь зоотехник у вас.

— А, приемная дочь дяди Филиппа!

— Сайкина? — удивился Бородин.

— Его, его. До сих пор на карагаче, — заметил Захар с ухмылкой, и Бородин тут же переменил разговор: показалось неприличным расспрашивать про Елену, которую он вчера случайно увидел в райкоме. Поднимался по лестнице наверх, в свой кабинет, а навстречу девушка с таким поразительно знакомым лицом, что Бородин остановился и проводил ее пытливым взглядом. Красивый небольшой рот, прямой нос и редкой синевы глаза, которые, увидев раз, уже никогда не забудешь. «Боже мой, Лида!..» Бородин похолодел, а девушка, недоумевая, прошла мимо, потом оглянулась с растерянной улыбкой. «Это, конечно, не Лида», — подумал он, когда девушка уже скрылась за деревьями сквера, что был напротив райкома. У него отлегло от сердца: Лида была намного старше.