Полное собрание стихотворений в одном томе - [83]

При свете Веспера по взморию плывет,

Ринальда, Годфреда, Эрминию поет.

Он любит песнь свою, поет он для забавы,

Без дальных умыслов; не ведает ни славы,

Ни страха, ни надежд, и тихой музы полн,

Умеет услаждать свой путь над бездной волн.

На море жизненном, где бури так жестоко

Преследуют во мгле мой парус одинокой,

Как он, без отзыва утешно я пою

И тайные стихи обдумывать люблю.

Из Alfieri. [47]

Сомненье, страх, порочную надежду

Уже в груди не в силах я хранить;

Неверная супруга я Филиппу

И сына я его любить дерзаю!..

Но как же зреть его и не любить?

Нрав пылкий, добрый, гордый, благородный,

Высокий ум, с наружностью прекрасной

Прекрасная душа… Зачем природа

И небеса таким тебя создали?

Что говорю? Ах! так ли я успею

Из глубины сердечной милый образ

Искоренить? – О, если пламень мой

Подозревать он станет! Перед ним

Всегда печальна я; но избегаю

Я встречи с ним. Он знает, что веселье

В Испании запрещено. Кто может

В душе моей читать? Ах, и самой

Не можно мне. И он, как и другие,

Обманется – и станет, как других,

Он убегать меня… Увы, мне, бедной!..

Другого нет мне в горе утешенья,

Окроме слез, и слезы – преступленье.

Иду к себе: там буду на свободе…

Что вижу? Карл! – Уйдем, мне изменить

И речь, и взор – всё может: ах, уйдем.

Послание Дельвигу

Прими сей череп, Дельвиг, он

Принадлежит тебе по праву.

Тебе поведаю, барон,

Его готическую славу.

Почтенный череп сей не раз

Парами Вакха нагревался:

Литовский меч в недобрый час

По нем со звоном ударялся;

Сквозь эту кость не проходил

Луч животворный Аполлона;

Ну словом, череп сей хранил

Тяжеловесный мозг барона,

Барона Дельвига. Барон

Конечно был охотник славный,

Наездник, чаши друг исправный,

Гроза вассалов и их жен.

Мой друг, таков был век суровый,

И предок твой крепкоголовый

Смутился б рыцарской душой,

Когда б тебя перед собой

Увидел без одежды бранной,

С главою, миртами венчанной,

В очках и с лирой золотой.

Покойником в церковной книге

Уж был давно записан он,

И с предками своими в Риге

Вкушал непробудимый сон.

Барон в обители печальной

Доволен впрочем был судьбой,

Пастора лестью погребальной,

Гербом гробницы феодальной

И эпитафией плохой.

Но в наши беспокойны годы

Покойникам покоя нет.

Косматый баловень природы,

И математик, и поэт,

Буян задумчивый и важный,

Хирург, юрист, физиолог,

Идеолог и филолог,

Короче вам – студент присяжный,

С витою трубкою в зубах,

В плаще, с дубиной и в усах

Явился в Риге. Там спесиво

В трактирах стал он пенить пиво,

В дыму табачных облаков;

Бродить над берегами моря,

Мечтать об Лотхен, или с горя

Стихи писать, да бить жидов.

Студент под лестницей трактира

В каморке темной жил один;

Там, в виде зеркал и картин,

Короткий плащ, картуз, рапира

Висели на стене рядком.

Полуизмаранный альбом,

Творенье Фихте и Платона

Да два восточных лексикона

Под паутиною в углу

Лежали грудой на полу, —

Предмет занятий разнородных

Ученого да крыс голодных.

Мы знаем: роскоши пустой

Почтенный мыслитель не ищет;

Смеясь над глупой суетой,

В чулане он беспечно свищет.

Умеренность, вещал мудрец,

Сердец высоких отпечаток.

Студент однако ж наконец

Заметил важный недостаток

В своем быту: ему предмет

Необходимый был… скелет,

Предмет, философам любезный,

Предмет приятный и полезный

Для глаз и сердца, слова нет;

Но где достанет он скелет?

Вот он однажды в воскресенье

Сошелся с кистером градским

И, тотчас взяв в соображенье

Его характер и служенье,

Решился подружиться с ним.

За кружкой пива мой мечтатель

Открылся кистеру душой

И говорит: "Не льзя ль, приятель,

Тебе досужною порой

Свести меня в подвал могильный.

Костями праздными обильный,

И между тем один скелет

Помочь мне вынести на свет?

Клянусь тебе айдесским богом:

Он будет дружбы мне залогом

И до моих последних дней

Красой обители моей".

Смутился кистер изумленный.

"Что за желанье? что за страсть?

Итти в подвал уединенный,

Встревожить мертвых сонм почтенный

И одного из них украсть!

И кто же?… Он, гробов хранитель!

Что скажут мертвые потом?"

Но пиво, страха усыпитель

И гневной совести смиритель,

Сомненья разрешило в нем.

Ну, так и быть! Дает он слово,

Что к ночи будет всё готово,

И другу назначает час.

Они расстались.

День угас;

Настала ночь. Плащом покрытый,

Стоит герой наш знаменитый

У галлереи гробовой,

И с ним преступный кистер мой,

Держа в руке фонарь разбитый,

Готов на подвиг роковой.

И вот визжит замок заржавый,

Визжит предательская дверь —

И сходят витязи теперь

Во мрак подвала величавый;

Сияньем тощим фонаря

Глухие своды озаря,

Идут – и эхо гробовое,

Смущенное в своем покое,

Протяжно вторит звук шагов.

Пред ними длинный ряд гробов;

Везде щиты, гербы, короны;

В тщеславном тлении кругом

Почиют непробудным сном

Высокородные бароны…

Я бы никак не осмелился оставить рифмы в эту поэтическую минуту, если бы твой прадед, коего гроб попался под руку студента, вздумал за себя вступиться, ухватя его за ворот, или погрозив ему костяным кулаком, или как-нибудь иначе оказав свое неудовольствие; к несчастию похищенье совершилось благополучно. Студент по частям разобрал всего барона и набил карманы костями его. Возвратясь домой, он очень искусно связал их проволокою и таким образом составил себе скелет очень порядочный. Но вскоре молва о перенесении бароновых костей из погреба в трактирный чулан разнеслася по городу. Преступный кистер лишился места, а студент принужден был бежать из Риги, и как обстоятельства не позволяли ему брать с собою