Полное собрание стихотворений в одном томе - [63]

Разрушьте гибельный оплот —

Где ты, гроза – символ <свободы>?

Промчись поверх невольных вод.

Ночь

Мой голос для тебя и ласковый и томный

Тревожит поздное молчанье ночи темной.

Близ ложа моего печальная свеча

Горит; мои стихи, сливаясь и журча,

Текут, ручьи любви; текут полны тобою.

Во тьме твои глаза блистают предо мною,

Мне улыбаются – и звуки слышу я:

Мой друг, мой нежный друг… люблю… твоя… твоя!..

* * *

Завидую тебе, питомец моря смелый,

Под сенью парусов и в бурях поседелый!

Спокойной пристани давно ли ты достиг —

Давно ли тишины вкусил отрадный миг —

[И вновь тебя зовут заманчивые волны].

[Дай руку – в нас сердца единой страстью полны.]

Для неба дального, для [отдаленных] стран

[Оставим <берега>] Европы обветшалой;

Ищу стихий других, земли жилец усталый;

Приветствую тебя, свободный Океан. —

<Из письма к Вигелю.>

Проклятый город Кишенев!

Тебя бранить язык устанет.

Когда-нибудь на грешный кров

Твоих запачканных домов

Небесный гром конечно грянет,

И – не найду твоих следов!

Падут, погибнут пламенея,

И пестрый дом Варфоломея

И лавки грязные жидов:

Так, если верить Моисею,

Погиб несчастливый Содом.

Но с этим милым городком

Я Кишенев равнять не смею,

Я слишком с библией знаком,

И к лести вовсе не привычен.

Содом, ты знаешь, был отличен

Не только вежливым грехом,

Но просвещением, пирами,

Гостеприимными домами

И красотой не строгих дев!

Как жаль, что ранними громами

Его сразил Еговы гнев!

В блистательном разврате света,

Хранимый богом человек,

И член верховного совета,

Провел бы я смиренно век

B Париже ветхого завета!

Но в Кишиневе, знаешь сам,

Нельзя найти ни милых дам,

Ни сводни, ни книгопродавца. —

Жалею о твоей судьбе!

Не знаю, придут ли к тебе

Под вечер милых три красавца;

Однакож кое-как, мой друг,

Лишь только будет мне досуг,

Явлюся я перед тобою;

Тебе служить я буду рад —

Стихами, прозой, всей душою,

Но, Вигель – пощади мой зад!

* * *

[Мое] беспечное незнанье

Лукавый демон возмутил,

И он мое существованье

С своим на век соединил.

Я стал взирать [его глазами],

Мне жизни дался бедный клад,

С его неясными словами

Моя душа звучала в лад.

Взглянул на мир я взором [ясным]

И изумился в тишине:

Ужели он казался мне

Столь величавым и прекрасным?

Чего, мечтатель молодой,

Ты в нем искал, к чему стремился,

Кого восторженной душой

Боготворить не устыдился?

[И взор я бросил на] людей,

Увидел их надменных, низких,

[Жестоких] ветреных судей,

Глупцов, всегда злодейству близких.

Пред боязливой их толпой,

[Жестокой], суетной, холодной,

[Смешон] [глас] правды благо<родны>й,

Напрасен опыт вековой.

Вы правы, мудрые народы,

К чему свободы воль<ный> клич!

Стадам не нужен дар свободы,

[Их должно резать или стричь],

Наследство их из рода в роды

Ярмо с гремушками <да бич>.

* * *

Бывало в сладком ослепленье

Я верил избр.<анным> душам,

Я мнил – их тай<ное> рожденье

Угодно (властным) небесам,

На них указывало мненье —

Едва приближился я к ним

* * *

Надеждой сладостной младенчески дыша,

Когда бы верил я, что некогда душа,

От тленья убежав, уносит мысли вечны,

И память, и любовь в пучины бесконечны, —

Клянусь! давно бы я оставил этот мир:

Я сокрушил бы жизнь, уродливый кумир,

И улетел в страну свободы, наслаждений,

В страну, где смерти нет, где нет предрассуждений,

Где мысль одна плывет в небесной чистоте…

Но тщетно предаюсь обманчивой мечте;

Мой ум упорствует, надежду презирает…

Ничтожество меня за гробом ожидает…

Как, ничего! Ни мысль, ни первая любовь!

Мне страшно!.. И на жизнь гляжу печален вновь,

И долго жить хочу, чтоб долго образ милый

Таился и пылал в душе моей унылой.

* * *

Придет ужасный [час]… твои небесны очи

Покроются, мой друг, туманом вечной ночи,

Молчанье вечное твои сомкнет уста,

Ты навсегда сойдешь в те мрачные места,

Где прадедов твоих почиют мощи хладны.

Но я, дотоле твой поклонник безот<радный>,

В обитель скорбную сойду [я] за тобой

И сяду близ тебя, печальный и немой,

У милых ног твоих – себе их на колена

Сложу – и буду ждать [печаль<но>]… [но чего?]

Чтоб силою мечтанья моего

* * *

Вечерня отошла давно,

[Но в кельях тихо и] темно.

Уже и сам игумен строгой

Свои молитвы прекратил

И кости ветхие склонил,

Перекрестись, на одр убогой.

Кругом и сон и тишина,

Но церкви дверь отворена;

Трепе<щет> луч лампады

И тускло озаряет он

И темну живопись икон

И позлащенные оклады.

И раздается в тишине

То тяжкой вздох, <то> шопот важный,

И мрачно дремлет в вышине

Старинный свод, глухой и влажный.

Стоят за клиросом <чернец>

И грешник – неподвижны оба —

И шопот их, как глас <из> <гроба,

И грешник бледен, как мертвец.

М.<онах>.

Несчастный – полно, перестань,

Ужасна исповедь злодея!

Заплачена тобою дань

Тому, кто в мщеньи свирепея

Лукаво грешника блюдет —

И к вечной гибели ведет.

Смирись! опомнись! [время, время],

покров

Я разрешу тебя – грехов

Сложи мучительное <бремя>.

Демон

В те дни, когда мне были новы

Все впечатленья бытия —

И взоры дев, и шум дубровы,

И ночью пенье соловья —

Когда возвышенные чувства,

Свобода, слава и любовь

И вдохновенные искусства

Так сильно волновали кровь, —

Часы надежд и наслаждений

Тоской внезапной осеня,

Тогда какой-то злобный гений

Стал тайно навещать меня.

Печальны были наши встречи:

Его улыбка, чудный взгляд,

Его язвительные речи

Вливали в душу хладный яд.