Полное собрание стихотворений - [61]

Как покатились с морщинистых щек

Слезы без удержу, – слезы, не лгавшие,

Чуждые возгласов, кротко молчавшие,

Чуждые всяких порывов, рыданий,

Слезы великих и крайних страданий...

Долго Прасковья, все плача, молчала;

С силой собравшись, она продолжала:

«Хоть далеко от родного села,

Все же забыть я его не могла.

Если с Хопра только встретишь кого,

Спросишь, расспросишь, бывало, всего...

Так и тянуло туда погостить!

И собралась я Хопер посетить.

Там, на Хопре, город есть Балашов;

Он из уездных у нас городов.

Верст девяносто всего от села.

Девкой красивой тогда я была...

С почтой поехала. Как увидала

Город-то свой, я в телеге привстала,

В оба гляжу! А душа-то щемит!..

Ой, упадешь, мне ямщик говорит.

Девять тут лет, говорю, не была я,

Девочкой вижу себя, вспоминая...

Церкви-то эти все мне знакомые,

Те же верхи у них, крыши зеленые...

Вон и дома у воды, у Хопра,

Улицы, почта и въезд со двора!..

Только вкатили во двор – побежала,

Дядю родного тотчас отыскала.

Кто, говорю, тут из барских детей?

Только один есть из всех сыновей,

Дочки повыбыли все... Я к нему...

В стареньком жил он и бедном дому...

Денег ему я на бедность дала...

Часто к нему заходить начала...»

Снова Прасковья в упор замолчала:

Как молодою была, вспоминала!

В стену глаза неподвижно уставила,

Будто по зрячему взгляд свой направила..

В горенке темной, в глазах умирающей,

С яркостью, правде вполне подобающей,

Мощным растеньем из чудного семени

Вышла, чуждаясь пространства и времени,

Призрак-картина! В ней все побраталось,

В ней настоящее – прошлым казалось,

Прошлое – в будущность переходило,

Друг из-за дружки светилось, сквозило!

В диком порядке пылавшей картины

Позже последствий являлись причины,

Мелочи целое перерастали,

Краски звучали в ней, звуки пылали!

Все это лилось, кружилось, мелькало,

Вон из размеров своих выступало,

Жизнь полувека в потемках горела...

Вот на нее-то Прасковья глядела...

Блещет Хопер... и село на Хопре...

Дети, играют они на дворе...

Тут же назад она едет... Знакомые

Церкви, верхи на них, крыши зеленые...

Старенький дом... Любо в домике том!

Ходит туда она ночью и днем...

Ох! Не ходить бы туда, не ходить!

Ох! Не сестре бы так брата любить!

Щурит Прасковья глаза... Чуть глядит, —

Так ее яркость картины слепит...

Молодость! Ой ли! Ушла ли она?

Ты не потеряна – обронена!

Что, если б жить-то начать тебе снова?

Вслед ей рвануться Прасковья готова!

Выскочить, броситься в воду, в окошко!

Только бы в молодость, к ней, хоть немножко!..

Жарко!.. Фату расстегни! Да не рви!..

Ну, побежим-ка, братишка, лови!

Только б в Хопер нам с тобой не попасть,

Нынче широко разлился он, страсть!..

Где нам, Прасковья, с тобою бежать?

Впору кончаться, в могиле лежать...

Я уж в могиле, давно тебя жду!

Ладно, братишка, иду я, иду...

Гаснет картина, во тьме потонула!

И на Андрея Прасковья взглянула...

Видимо, жизнь из нее отбывала,

Голосом слабым она продолжала:

«Да, молода я, красива была...

Брата я кровного в грех привела...

Он-то не знал, что сестра я... Я знала...

Облюбовала его, миловала...

Год только жил он, его схоронила...

Странницей сделалась, свет исходила...

В смертный мой час мне не лгать на духу:

Вольной я волей отдалась греху...

Там, у себя, там, где воздух родной,

Люб мне мой грех был, великий, срамной!..

Но ты, Андреюшко, грex тот возьмешь,

Будешь говеть – его богу снесешь...

Может, господь бог Прасковью простит:

Грех в покаянье предсмертном открыт!

Быть в Верхотурье – не удостоиться...

Там Симеоновы мощи покоятся...

Брат, видишь, мой то же имя носил,

В детстве, в селе, он нам Сеничкой был...

Имя я это в мольбах поминаю!..

Что ж? Обещаешь, Андрей?»

-»Обещаю!»

И умерла она... Как же тут быть?

Горе великое с кем поделить?

Не приходила б ты в степь необъятную,

Не заводила б беседу приятную...

Ох! Уж была-то ты, радость, новинкою,

Стала ты, радость, слезой-сиротинкою!

Ох! На кого-то Андрея покинули,

Всю-то, без жалости, жизнь опрокинули!

Сердце щемит, пали в разум потемки,

Было-то было – остались обломки!

Кто-то нас ждать будет, кто-то нас встретит?

Кто-то, как звать начнут, здесь я! Ответит?

Да и зачем-то нам счастье дается?

Знать бы, не брать, коль назад отберется!

Горе ты наше, великое горе,

Стало ты, горе, большим на просторе!

Ох! Умерла ты! Зачем, почему?!

Плачет Андреюшко, тяжко ему.

А перед ним на скамейке остывшей

Тело лежало Прасковьи почившей.

И улыбалась она, хоть молчала,

Будто приятное что увидала,

Будто отмену великой печали

Вот-вот, теперь только ей обещали!..

«Радуйся, радуйся!– Слышит она. —

Бедная грешница, ты – прощена!..»

Руки Прасковья, когда отходила,

Молча крест-накрест сама положила...

Сутки прошли и другие прошли,

Темные пятна по телу пошли,

Надо скорее старуху прибрать,

Гроб колотить и могилу копать.

Поднял Андрей ее, шубкой прикрыл,

Вынес в сенцы и к стене положил.

Он из рубахи своей холщевой,

Белой, неношеной, с пестрой каймой,

Полной полосок, кружочков, крестов,

Телу старухи устроил покров;

Сено лесное подстилкой служило:

Много в нем моху зеленого было,

И из зеленого моха торчали

Сотни цветочков, что летом увяли...

Часто Андрей подле тела сидел:

Все хоронить он его не хотел!

Вот уж и гроб был готов небольшой;

Ждет гроб неделю – стал плакать смолой!

Вот на соседнем, ближайшем холму