Полное собрание стихотворений - [16]

Когда Эрот и Бассарей

Мне говорили: друг мы вечны!

Пусть дни и годы скоротечны,

Но мы с тобой — люби и пей!

Они ушли, лета златые,

Когда от чаши круговой

Эрот, хариты молодые

И смехи шумною толпой

Меня влекли к ногам Эльвиры.

Крылов, в то время голос мой,

Под звуки вдохновенной лиры,

Непринужденно веселил

Веселостью непринужденной.

А ныне твой поэт, лишенный

Неопытных, но смелых крил,

Венком поблекшим украшенный,

На землю бедную ступил,

И опыт хладный заключил

Его в жестокие объятья.

В боязни Фебова проклятья

Ленюся я стихи писать,

Лишь иногда во дни ненастья

Люблю о вёдре вспоминать

И мной не ведомого счастья

Поэтам-юношам желать.

1820 или 1821

ГЕНИЙ-ХРАНИТЕЛЬ

Грустный душою и сердцем больной, я на одр мой недавно

Кинулся, плакать хотел — не мог и роптал на бессмертных.

Все испытанья, все муки, меня повстречавшие в жизни,

Снова, казалось, и вместе на душу тяжелые пали.

Я утомился, и сон в меня усыпленье пролил:

Вижу — лежу я на камне, покрытый весь ранами, цепи

Руки мои бременят, надо мною стоит и рыдает

Юноша светлый, крылатый — созданье творящего Зевса.

«Бедный товарищ, терпенье!» — он молвил мне. (Сладость внезапно

В грудь мою полилась, и я жадно стал дивного слушать)

«Я твой гений-хранитель! вижу улыбку укора,

Вижу болезненный взгляд твой, страдалец невинный, и плачу.

Боги позволили мне в сновиденьи предутреннем ныне

Горе с тобой разделить и их оправдать пред тобою.

Любят смертных они, и уж радость по воле их ждет вас

С мрачной ладьи принять и вести в обитель награды.

Но доколе вы здесь, вы игралище мощного рока;

Властный, законы ужастные пишет он паркам суровым.

Эрмий со мною (тебя еще не было) послан был Зевсом

Миг возвестить, когда им впрясть нить своей жизни.

Вняли веленью они и к делу руки простерли.

Я подошел к ним, каждую собственным именем н’азвал,

Низко главу наклонил и молил, всех вместе и розно,

Ровно нить сию прясть иль в начале ее перерезать.

Нет! И просьбы и слезы были напрасны! Дико

Песню запели они и в перстах вретено закружилось».

1820 или 1821

В АЛЬБОМ П. А. СПА-КОЙ

Я не привык альбомы наполнять

Надеждами, желаньями и лестью.

А к вам еще позвольте мне сказать

Ужасною я пламенею местью.

Недели три и, помнится, с тех пор,

Когда альбом вы этот мне отдали,

Чтоб я, с пелен парнасских крохобор,

Вписал в его воздушные скрижали

Для памяти вам с рифмами кой-что.

Для памяти? Признаться, вряд ли кто

Похвалится такой судьбой завидной!

Итак, альбом вы помните, как видно,

Поболее знакомых ваших! Что ж?

Вам бог простит. Я на последний грош

Готов свечу пред образом поставить

И перед ним день целый пролежать,

Лишь только б мог вас хоть альбом заставить

Меня в часы безделья вспоминать.

1820 или 1821

РОМАНС (Сегодня я с вами пирую, друзья)

«Сегодня я с вами пирую, друзья,

Веселье нам песни заводит,

А завтра, быть может, там буду и я,

Откуда никто не приходит!» -

Я так беззаботным друзьям говорил

Давно, — но от самого детства

Печаль в беспокойном я сердце таил

Предвестьем грядущего бедства.

Друзья мне смеялись, и, свежий венец

На кудри мои надевая,

«Стыдись, — восклицали, — мечтатель-певец!

Изменит ли жизнь молодая!»

Война запылала, к родным знаменам

Друзья как на пир пролетели;

Я с ними — но жребьи, враждебные нам,

Мне с ними расстаться велели.

В бездействии тяжком я думой следил

Их битвы, предтечи победы;

Их славою часто я первый живил

Родители грустных беседы.

Года пролетали, я часто в слезах

Был черной повязкой украшен. .

Брань стихла, где ж други? лежат на полях,

Близ ими разрушенных башен.

С тех пор я печально сижу на пирах,

Где все мне твердит про былое;

Дрожит моя чаша в ослабших руках:

Мне тяжко веселье чужое.

1820 или 1821

К Е

Ты в Петербурге, ты со мной,

В объятьях друга и поэта!

Опять прошедшего мы лета,

О трубадур веселый мой,

Забавы, игры воскресили;

Опять нас ветвями покрыли

Густые рощи островов

И приняла на шумны волны

Нева и братьев и певцов.

Опять веселья, жизни полный,

Я счастлив радостью друзей;

Земли и неба житель вольный

И тихой жизнию довольный,

С беспечной музою моей

Друзьям пою: любовь, похмелье

И хлопотливое безделье

Удалых рыцарей стола,

За коим шалость и веселье,

Под звон блестящего стекла,

Поют, бокалы осушают

И громким смехом заглушают

Часов однообразный бой.

Часы бегут своей чредой!

Удел глупца иль Гераклита,

Безумно воя, их считать.

Смешно бы, кажется, кричать

(Когда златым вином налита,

Обходит чаша вкруг столов

И свежим запахом плодов

Нас манят полные корзины),

Что все у бабушки судьбины

В сей краткой жизни на счету,

Что старая то наслажденье,

То в списке вычеркнет мечту,

Прогонит радость; огорченье

Шлет с скукой и болезнью нам,

Поссорит, разлучит нас с милой;

Перенесем, глядишь — а там

Она грозит нам и могилой.

Пусть плачут и томят себя,

Часов считают бой унылый!

Мы ж время измерять, друзья,

По налитым бокалам станем -

Когда вам петь престану я,

Когда мы пить вино устанем,

Да и его уж не найдем,

Тогда на утро мельком взглянем

И спать до вечера пойдем.

О, твой певец не ищет славы!

Он счастья ищет в жизни сей,

Свою любовь, свои забавы

Поет для избранных друзей

И никому не подражает.

Пускай Орестов уверяет,

Наш антикварий, наш мудрец,

Почерпнувший свои познанья

В мадам Жанлис, что твой певец

И спит и пьет из подражанья;

Пусть житель острова, где вам,