Полное собрание сочинений - [36]

Ещё лежавшая пред ней,

Ей долг её напоминала.

Ко груди трепетной своей

Прижав её: „Нет, нет, – сказала, –

Зачем со злобою такой

Играть моею простотой?

Иль мало было прегрешений?

Ещё ль, ещё ль охотный слух

Склоню на голос искушений?

Оставь меня, лукавый дух!

Оставь, без новых угрызений“.

Но вправду враг ему едва ль

Не помогал: с такою силой

Излил он ропот свой, печаль

Столь горько выразил, что жаль

Гусара стало деве милой;

И слёзы падали у ней

В тяжёлых каплях из очей.

И в то же время то моленья,

То пени расточал хитрец.

„Что медлишь? Дороги мгновенья! –

К ней приступил он наконец. –

Дай слово!“ – „Всей душой тоскуя,

Какое слово дать могу я, –

Сказала, – сжалься надо мной!

Владею ль я сама собой!

И что я знаю!“ Пылко, живо

Тут к сердцу он её прижал.

„Я буду, жди меня!“ – сказал,

Сказал и скрылся торопливо.

Уже и холмы и поля

Покрыты мраками густыми.

Смиренный ужин разделя

С неприхотливыми родными,

Вошла девица в угол свой,

На дверь задумчиво взглянула.

„Поверь, опасен гость ночной!“ –

Ей совесть робкая шепнула,

И дверь её заложена.

В бумажки мягкие она

Златые кудри завернула,

Сняла поспешно, как-нибудь

Дня одеяния неловки,

Тяжело дышащую грудь

Освободила от шнуровки,

Легла и думала заснуть.

Уж поздно, полночь, но ресницы

Сон не смыкает у девицы:

„Стучаться будет он теперь.

Зачем задвинула я дверь?

Я своенравна, в самом деле.

Пущу его: ведь миг со мной

Пробудет здесь любезный мой,

Потом навек уйдет отселе“.

Так мнит уж девица, и вот

С одра тихохонько встает,

Ко двери с трепетом подходит,

И вот задвижки роковой

Уже касается рукой;

Вот руку медленно отводит,

Вот приближает руку вновь;

Железо двинулось – вся кровь

Застыла в девушке несчастной,

И сердце сжала ей тоска.

Тогда же чуждая рука

Дверь пошатнула: „Друг прекрасный,

Не бойся, Эда, это я!“

И, от смятенья дух тая,

Полна неведомого жара,

Девица бедная моя

Уже в объятиях гусара.

Увы! досталась в эту ночь

Ему желанная победа:

Чувств упоённых превозмочь

Ты не могла, бедняжка Эда!

Заря багрянит свод небес.

Восторг обманчивый исчез;

С ним улетел и призрак счастья;

Открылась бездна нищеты,

Слезами скорби платишь ты

Уже за слёзы сладострастья!

Стыдясь пылающего дня,

На крае ложа рокового

Сидишь ты, голову склоня.

Взгляни на друга молодого!

Внимай ему: нет, нет, с тобой

Он не снесёт разлуки злой;

Тебе все дни его и ночи;

Отец его не устрашит,

Он подозренья усыпит,

Обманет бдительные очи;

Твой будет он, покуда жив…

Напрасно всё; она не внемлет,

Очей на друга не подъемлет,

Уста безмолвные раскрыв,

Потупя в землю взор незрящий;

Ей то же друга разговор,

Что ветр, бессмысленно свистящий

Среди ущелин финских гор.

Недолго, дева красоты,

Предателя чуждалась ты,

Томяся грустью безотрадной!

Ты уступила сердцу вновь:

Простила нежная любовь

Любви коварной и нещадной.

Идёт поспешно день за днем.

Гусару дева молодая

Уже покорствует во всем.

За ним она, как лань ручная,

Повсюду ходит. То четой

Приемлет их в полдневный зной

Густая сень дубровы сонной,

То зазовёт дремучий бор,

То приглашают гроты гор

В свой сумрак неги благосклонной;

Но чаще сходятся они

В долу соседственном, глубоком.

В густой рябиновой сени

Над быстро льющимся потоком

Они садятся на траву.

Порой любовник в томной лени

Послушной деве на колени

Кладёт беспечную главу

И лёгким сном глаза смыкает.

Дух притаив, она внимает

Дыханью друга своего;

Древесной веткой отвевает

Докучных мошек от него;

Его волнистыми власами

Играет детскими перстами.

Когда ж подымется луна

И дикий край под ней задремлет,

В приют укромный свой она

К себе на одр его приемлет.

Но дева нежная моя

Томится тайною тоскою.

Раз обычайною порою

У вод любимого ручья

Они сидели молчаливо.

Любовник в тихом забытьи

Глядел на светлые струи,

Пред ним бегущие игриво.

Дорогой сорванный цветок

Он как-то бросил в быстрый ток.

Вздохнула дева молодая;

На друга голову склоня.

„Так, – прошептала, – и меня,

Миг полелея, полаская,

Так на погибель бросишь ты!“

Уста незлобной красоты

Улыбкой милой улыбнулись,

Но скорбь взяла-таки своё,

И на ресницах у неё

Невольно слёзы навернулись.

Она косынкою своей

Их отёрла и, веселей

Стараяся глядеть на друга:

„Прости! Безумная тоска!

Сегодня жизнь моя сладка,

Сегодня я твоя подруга,

И завтра будешь ты со мной,

И день ещё, и, статься может,

Я до разлуки роковой

Не доживу, господь поможет!“

Невинной нежностью не раз

Она любовника смущала

И сожаленье в нём подчас

И угрызенье пробуждала;

Но чаще, чаще он скучал

Её любовию тоскливой

И миг разлуки призывал

Уж как свободы миг счастливый.

Не тщетно!

Буйный швед опять

Не соблюдает договоров,

Вновь хочет с русским испытать

Неравный жребий бранных споров.

Уж переходят за Кюмень

Передовые ополченья, –

Война, война! Грядущий день –

День рокового разлученья.

Нет слёз у девы молодой.

Мертва лицом, мертва душой,

На суету походных сборов

Глядит она: всему конец!

На ней встревоженный хитрец

Остановить не может взоров.

Сгустилась ночь. В глубокий сон

Всё погрузилося. Унылый,

В последний раз идёт он к милой.

Ей утешенья шепчет он,

Её лобзает он напрасно.

Внимает, чувства лишена;

Даёт лобзать себя она,

Но безответно, безучастно!

Мечтанья все бежали прочь.

Они томительную ночь

В безмолвной горести проводят.

Уж в путь зовёт сиянье дня,

Уже ретивого коня

Младому воину подводят,

Уж он садится. У дверей