Полное собрание сочинений - [29]

Безропотно сносил морозы наших зим;

В наш краткий летний жар тобою был любим

Овраг под сению дубов прохладовейных.

Участник наших слёз и праздников семейных,

В дни траура главой седой ты поникал,

Но ускорял шаги и членами дрожал,

Как в утро зимнее порой, с пределов света,

Питомца твоего, недавнего корнета,

К коленам матери кибитка принесёт

И скорбный взор её минутно оживёт.

Но что! радушному пределу благодарный,

Нет! ты не забывал отчизны лучезарной!

Везувий, Колизей, грот Капри, храм Петра

Имел ты на устах от утра до утра,

Именовал ты нам и принцев и прелатов

Земли, где зрел, дивясь, суворовских солдатов,

Входящих вопреки тех пламенных часов,

Что, по твоим словам, со стогнов гонят псов,

В густой пыли побед, в грозе небритых бород,

Рядами стройными в классический твой город;

Земли, где год спустя тебе предстал и он,

Тогда Буонапарт, потом Наполеон,

Минутный царь царей, но дивный кондотьери,

Уж зиждущий свои гигантские потери.

Скрывая власти глад, тогда морочил вас

Он звонкой пустотой революцьонных фраз.

Народ ему зажёг приветственные плошки;

Но ты, ты не забыл серебряные ложки,

Которые, среди блестящих общих грёз,

Ты контрибуции назначенной принёс;

Едва ты узнику печальному британца

Простил военную систему корсиканца.

Что на твоем веку, то ль благо, то ли зло,

Возникло, при тебе – в преданье перешло:

В альпийских молниях, приемлемый опалой,

Свой ратоборный дух, на битвы не усталый,

В картечи эпиграмм Суворов испустил.

Злодей твой на скале пустынной опочил;

Ты сам глаза сомкнул, когда мирские сети

Уж поняли тобой взлелеянные дети;

Когда, свидетели превратностей земли,

Они глубокий взор уставить уж могли,

Забвенья чуждые за жизненною чашей,

На итальянский гроб в ограде церкви нашей.

А я, я, с памятью живых твоих речей,

Увидел роскоши Италии твоей!

Во славе солнечной Неаполь твой нагорный,

В парах пурпуровых и в зелени узорной,

Неувядаемой, – амфитеатр дворцов

Над яркой пеленой лазоревых валов;

И Цицеронов дом, и злачную пещеру,

Священную поднесь Камены суеверу,

Где спит великий прах властителя стихов,

Того, кто в сей земле волканов и цветов,

И ужасов, и нег взлелеял эпопею,

Где в мраки Тенара открыл он путь Энею,

Явил его очам чудесный сад утех,

Обитель сладкую теней блаженных тех,

Что, крепки в опытах земного треволненья,

Сподобились вкусить эфирных струй забвенья.

Неаполь! До него среди садов твоих

Сердца мятежные отыскивали их.

Сквозь занавес веков ещё здесь помнят виллы

Приюты отдыхов и Мария и Силлы.

И кто, бесчувственный, среди твоих красот

Не жаждал в их раю обресть навес иль грот,

Где б скрылся, не на час, как эти полубоги,

Здесь Лету пившие, чтоб крепнуть для тревоги,

Но чтоб незримо слить в безмыслии златом

Сон неги сладостной с последним, вечным сном.

И в сей Италии, где всё – каскады, розы,

Мелезы, тополи и даже эти лозы,

Чей безымянный лист так преданно обник

Давно из божества разжалованный лик,

Потом с чела его повиснул полусонно, —

Всё беззаботному блаженству благосклонно,

Ужиться ты не мог и, помня сладкий юг,

Дух предал строгому дыханью наших вьюг,

Не сетуя о том, что за пределы мира

Он улететь бы мог на крылиях зефира!

О тайны душ! Меж тем как сумрачный поэт,

Дитя Британии, влачивший столько лет

По знойным берегам груди своей отравы,

У миртов, у олив, у моря и у лавы,

Молил рассеянья от думы роковой,

Владеющей его измученной душой, —

Напрасно! (Уст его, как древле уст Тантала,

Струя желанная насмешливо бежала).

Мир сердцу твоему дал пасмурный навес

Метелью полгода скрываемых небес,

Отчизна тощих мхов, степей и древ иглистых!

О, спи! безгрёзно спи в пределах наших льдистых!

Лелей по-своему твой подземельный сон,

Наш бурнодышащий, полночный аквилон,

Не хуже веющий забвеньем и покоем,

Чем вздохи южные с душистым их упоем!

Первая половина июня 1844 Неаполь

СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ПЕЧАТАВШИЕСЯ ПРИ ЖИЗНИ БОРАТЫНСКОГО 198. ХОР, ПЕТЫЙ В ДЕНЬ ИМЕНИН ДЯДЕНЬКИ Б<ОГДАНА> АНДР<ЕЕВИЧА БОРАТЫНСКОГО> ЕГО МАЛЕНЬКИМИ ПЛЕМЯННИЦАМИ ПАНЧУЛИДЗЕВЫМИ

Родству приязни нежной

Мы глас приносим сей,

В ней к счастью путь надежный,

Вся жизнь и сладость в ней.

Хоть чужды нам искусства

С приятством говорить,

Но сердца могут чувства

Дар тщетный заменить.

Из благ богатых света,

Усердьем лишь одним,

Чем можем в детски лета,

Мы праздник сей почтим.

Весны в возобновленье!

Средь рощей, средь полей

Так птички возвращенье

Поют цветущих дней.

Увы! теперь природы

Уныл, печален вид;

Хлад зимней непогоды

Небесный кров мрачит.

И в вёдро, и в ненастье

Гнетут печали злых, —

Но истинное счастье

Нигде, как в нас самих.

Смотрите, как сияет

Во всех усердья дух,

Как дышит всё, блистает

Весёлостью вокруг.

Средь грозных бурь смятений,

Хоть гром вдали шумит,

Душевных наслаждений

Ничто не возмутит.

Хоть время невозвратно

Всех благ лишает нас,

Увы! хоть слишком внятно

Судеб сей слышен глас, —

О, пусть всегда меж нами

Жизнь ваша лишь течет

И дружба под цветами

Следы сокроет лет.

23 января 1817

199. МОЯ ЖИЗНЬ

Люблю за дружеским столом

С моей семьёю домовитой

О настоящем, о былом

Поговорить душой открытой.

Люблю пиров веселый шум

За полной чашей райской влаги,

Люблю забыть для сердца ум

В пылу вакхической отваги.

Люблю с красоткой записной

На ложе неги и забвенья

По воле шалости младой

Разнообразить наслажденья.