Полное собрание рассказов - [2]

Одним из очевидных преимуществ нового расположения рассказов является удобство в обозрении совершенствования Набокова как беллетриста. Примечательно также, что векторы его творческого роста не всегда линейны: среди ранних, подчас незамысловатых рассказов порой сверкнет поразительно зрелая вещь. Проливая свет на эволюцию творческого процесса и давая увлекательные примеры овладения темами и приемами, которые будут использоваться позднее, особенно в романах, рассказы Владимира Набокова при этом находятся среди его самых непосредственно доступных сочинений. Даже в тех случаях, когда они в той или иной мере сохраняют связь с более крупными произведениями, рассказы эти самодостаточны. Даже когда их отличает многоуровневость прочтений, они требуют только нескольких литературных предпосылок. Они без всяких оговорок предлагают читателю вознаграждение, независимо от того, отважился ли он или нет уйти с головой в более крупные и глубокие произведения Набокова или погрузиться в его биографию.

За переводы «новых» тринадцати несу ответственность я один. До этого английские переводы почти всех рассказов, первоначально опубликованных на русском языке, были результатом безоблачного сотрудничества между отцом и сыном, но отец, как автор, мог свободно вносить изменения в переведенные тексты, что он подчас и делал, если полагал это необходимым. Можно предположить, что он поступил бы так же и с этими новыми переводами. Излишне говорить, что я, как единственный переводчик, брал на себя смелость исправлять лишь явные описки или опечатки, а также недочеты редактирования, оставшиеся от прежних времен. Наиболее серьезной из таких погрешностей оказался пропуск — целиком — великолепной заключительной страницы рассказа «Ассистент режиссера» во всех англоязычных изданиях, следующих, по-видимому, самому первому. Кстати, герой той песни, что дважды струится в рассказе, — это Стенька Разин, донской казак, бросивший в Волгу свою невесту.

Не скрою, на протяжении длительного времени, вынашивая это собрание, я не оставил без внимания уточнения и комментарии дотошных переводчиков и редакторов недавно вышедших и готовившихся в это время переводов рассказов на другие языки, а также въедливые замечания тех, кто выпустил некоторые рассказы по-английски. Но как бы ревностно и педантично ни изучались тексты, какая-нибудь неуловимая мелкая рыбешка, а то и не одна, неизбежно проскользнет сквозь звенья невода. Тем не менее будущим редакторам и переводчикам следует учесть, что это собрание представляет наиболее точные версии не только английских переводов, но и — в первую очередь это касается тринадцати впервые публикуемых рассказов — русских подлинников (их расшифровка подчас представляла немалую трудность: в них встречаются, с одной стороны, возможные или вероятные описки автора или переписчика, требовавшие непростых решений, а порой — различные текстовые варианты).

Справедливости ради я бы хотел с благодарностью отметить довольно неожиданно присланные мне предварительные переводы двух рассказов. Один прислал Чарльз Николь, другой — Геннадий Барабтарло. Оба перевода были оценены по достоинству; оба содержали trouvailles[3]. Однако в целях достижения необходимого стилистического единства я, как правило, не отступал от собственной английской манеры изложения. Я признателен Брайану Бойду, Дитеру Циммеру и Майклу Джулиару за их неоценимые библиографические разыскания. Но превыше всего я благодарен Вере Набоковой за ее бесконечную мудрость и необыкновенную проницательность и за силу воли, благодаря которой она, несмотря на слабеющее зрение и непослушные руки, выполнила в самые последние дни своей жизни начальный перевод нескольких абзацев рассказа «Боги».

В кратком предисловии невозможно охватить темы, приемы и образы, которые переплетаются и развиваются в этих рассказах: воспоминания юных лет Набокова, прошедших в России; его университетские годы в Англии; его жизнь в Германии и Франции и, конечно, Америка, которую он, по его собственному выражению, вынужден был вновь изобрести после изобретения Европы. Рассказ, взятый наугад из тех тринадцати, что впервые публикуются в этом собрании, «Венецианка», с его неожиданным поворотом сюжета, свидетельствует об увлечении Набокова живописью (в отрочестве он хотел посвятить ей свою жизнь), раскрывающемся на богатом фоне, где есть и игра в теннис, которую он любил и описывал с особым вкусом. Гамма остальных двенадцати рассказов варьируется от притчи («Дракон») и политической интриги («Говорят по-русски») до поэтического, его собственного вида импрессионизма («Звуки» и «Боги»).

В своих примечаниях (также помещенных в этом томе) Набоков вскрывает некоторые особенности рассказов, вошедших в предыдущие сборники. Среди многого другого, к этому можно добавить жуткое раздвоение пространства-времени («Terra Incognita» и «Посещение музея»), которое предваряет атмосферу таких произведений, как «Ада», «Бледный огонь» и, в определенной степени, «Сквозняк из прошлого»[4] и «Взгляни на арлекинов!». Увлечение Набокова бабочками становится ведущей темой «Пильграма» и сквозит во множестве других рассказов. Но что еще удивительнее, важное место в его сочинениях занимает музыка («Звуки», «Бахман», «Музыка», «Ассистент режиссера»), хотя он никогда не обнаруживал к ней особого пристрастия.