Полное собрание пьес в шести томах. Том 1 - [3]

Юный ум Шоу формировало чтение. Читать он научился лет пяти-шссги, но детских книг не любил. Одной из самых первых его книг было аллегорическое нравоучительное сочинение писателя-пуританина XVII века Джона Беньяна «Путь паломника», которое он без конца перечитывал. В произведениях Шоу можно найти очень много явных и особенно скрытых цитат из Беньяна. «Если я теперь пишу, не за-богясь о стиле, то этим я обязан тому, что с детства напитался Библией, «Путем паломника» Беньяна и Шекспиром в иллюстрированном издании Касселя», — писал Шоу.

Лег двенадцати, когда Шоу, по его словам, стал «искушенным циником», он прочитал всего Диккенса, который произвел на него огромное впечатление. Из поэтов Шоу больше всего любил Шелли. Университетского образования будущий писатель не получил. Материальное положение семьи становилось все хуже, и было решено, чю Бернард должен начать зарабатывать. Когда ему исполнилось нишадцать лет, его устроили клерком в контору по продаже недвижимости. Юноша Шоу узнал беспросветную фермерскую нужду: ему пришлось собирать ренту с арендаторов земельных участков. То, чего Шоу насмотрелся в это время, запомнилось ему надолго. Отголоски них впечатлений звучат в его первой пьесе — «Дома вдовца» и особенно в «Другом острове Джона Булля».

Так закончилась ранняя пора жизни Бернарда Шоу.

Чем же Шоу обязан Ирландии и родному городу Дублину? Отношение Шоу к Ирландии было сложным. Любя свою страну, он совершенно не разделял иллюзий ирландских националистов, склонных романтизировать и несчастья страны, и мечты об ее освобождении. Свое отрицательное отношение к романтической мечтательности, столь свойственной ирландцам, Шоу выразил словами одного из героев пьесы «Другой остров Джона Булля», ирландца Дойла: «...И грезы, грезы! Сжигающие сердце, ничем не утолимые грезы, грезы! Самый грубый скотский разврат, какому предается англичанин, не может сделать его таким ничтожеством, каким делают нас эти грезы. Воображение ирландца никогда не оставляет его в покое, никогда не рождает в нем решимости, никогда его не утоляет, но убивает в нем всякую способность смотреть в лицо действительности, приладиться к ней, подчинить ее, завоевать; он может только издеваться над теми, кто на это способен... Он не способен мыслить. Он не способен и работать. Он ни к чему не способен — только грезить, грезить; а это такая мука, которую невозможно вынести без виски».

Это, конечно, преувеличение, но преувеличение, в котором велика доля истины. Шоу ополчился против того, что можно назвать ирландской «обломовщиной». Ему, с его трезвым умом и жаждой практического действия, были чужды романтические мечтания его соотечественников, культивировавших любовь к патриархальной старине и предававшихся мечтам, когда надо было действовать — не во имя отжившей старины, а за новую Ирландию, свободную от всех пороков старой. Ирландские буржуазные националисты добивались не только политической независимости, но и возврата к прерванным традициям отечественной культуры. Их идеал, как и у других буржуазных романтиков, был в прошлом. В отличие от них, Шоу видел единственно верный путь для Ирландии в социальном прогрессе, а не в возврате к старине. Не разделял он и реакционных идей об обособлении ирландской культуры от английской, да и от всей европейской цивилизации. Шоу был свободен от националистических предрассудков своих соотечественников, которых ненависть к английскому гнету сделала врагами всего английского вообще.

Хотя Шоу осуждал своих соотечественников за пассивную мечтательность, он знал, конечно, и о революционных традициях лучшей части нации, не раз поднимавшейся с оружием в руках против cdohx покорителей — англичан. Шоу — ниспровергатель всех и вся, борец против любого проявления несправедливости был бы немыслим, если бы не вечное возмущение, пропитавшее самый воздух Ирландии XIX века. Ирландия воспитала в сознании молодого Шоу недовольство существующим укладом жизни, но не помогла пытливому юноше найти положительное решение жизненных вопросов.

Шоу вырос в атмосфере духовных интересов, несовместимых с мещанским прозябанием. Ему претил провинциализм ирландской жизни, <н рлниченность интересов даже в самом центре страны — Дублине, l ie протекали его детство, отрочество и юность. И он бежал из Ир мидии, как бежали потом два других ирландских писателя — Дьсймс Джойс и Шон О’Кейси. Впоследствии он писал: «Дело моей »mini было невозможно осуществить в Дублине, опираясь на один л»inь ирландский опыт. Я должен был уехать в Лондон... Лондон был исшром английской литературы, английского языка и того царства |),1ожсствснной культуры (владыкой коего я намеревался стать), какое Г»м:ю возможно на английском языке. В те времена еще не существо-»<гю Гэльской лиги и не было даже намека на то, что Ирландия об la дает зародышами собственной культуры. Каждый ирландец, искавший свое призвание в сфере более высоких культурных профессий, чувствовал, что ему надо жить в Англии и быть связанным с международной культурой. Так было и со мной. Я не питал никакого особенного пристрастия ни к Лондону, ни к Англии. Если бы моим призванием была наука или музыка, я направился бы в Берлин или в Лейпциг. Живопись привела бы меня в Париж... Ради (км ословия я отправился бы в Рим, а за протестантской философией — ш Веймар. Но так как моим орудием был английский язык, мне ничего мс оставалось, как поехать в Лондон».