Полночный покров - [26]

Она думала о воине... о Николае.

Он ушел несколько часов назад – прошло практически полдня, – но она все еще ощущала тяжесть его тела. Ей было невыносимо, что он видел, как Якут пил ее кровь. Ей было трудно скрыть смущение, когда он, стоя у дверей, посмотрел ей прямо в глаза. Она не сумела притвориться спокойной, сохранить безразличный вид. Ее на самом деле затрясло от волнения и стыда, а сердце забилось так учащенно, что она не смогла его успокоить.

Она не хотела, чтобы Николай видел ее в такой момент. И что еще отвратительнее, он узнал о преступлениях Якута и счел ее соучастницей. Она с большим трудом выдержала его испепеляющий взгляд.

Это было так странно.

Николай, как и Сергей Якут, был вампиром. И чтобы выжить, должен был пить человеческую кровь. Из всего того немногого, что Рената знала о вампирах, для нее было совершенно очевидным, что человеческая кровь для них – единственная пища. Не существует никаких банков крови для вампиров, где страждущий мог бы получить спасительную пинту. И животные не могут служить им донорами.

Сергею Якуту, как и любому представителю Рода, была присуща сильная жажда, которую он мог утолить, только припав к яремной вене человека.

Внешне вампиры ничем от людей не отличались, за исключением отдельных моментов, но вели себя как свирепые и жестокие животные; в их душе, если она у них вообще была, все человеческое напрочь отсутствовало. Рената никак не могла понять, почему с упорством идиотки она думает, что Николай не похож на всех тех вампиров, которых она знала.

Он действительно, пусть самую малость, отличался от них.

Во время их поединка в псарне – господи, когда он ее поцеловал – она почувствовала, что он особенный. Не такой, как Якут. Не такой, как Лекс.

Но это только доказывает, что она полная идиотка.

И она слабая. Чем еще можно объяснить фантастическую мысль, засевшую у нее в голове, что, покидая усадьбу Якута, Николай заберет ее с собой? Она не часто тешила себя пустыми надеждами, старалась не тратить понапрасну время на несбыточные мечты. Но был момент... короткий момент, когда она вдруг представила, что ей удастся вырваться из железных оков Якута.

На одно мгновение она представила, как это – быть свободной от него, от всего, что держит ее здесь... это восхитительно.

Злясь на себя за фантазии, Рената поднялась и села на край кровати. Она больше не могла лежать, мысли становились неуправляемыми, и ничего хорошего в этом не было.

Весь фокус заключался в том, что это была ее жизнь. Мир Сергея Якута был ее миром; усадьба со всеми ее зловещими тайнами – ее реальностью. Но она не испытывала жалости к себе ни сейчас, ни когда-либо раньше. Ни в сиротском приюте при монастыре Сестер милосердия, где она провела детство, ни потом, когда ее в четырнадцать лет выставили за ворота, предоставив возможность самой строить свою жизнь.

Ни в ту ночь два года назад, когда ее схватили на улице Монреаля и вместе с кучкой испуганных людей заперли в клетке сарая на территории усадьбы Сергея Якута.

За всю свою жизнь она не пролила ни единой слезинки жалости к самой себе. Не собиралась плакать и сейчас.

Рената встала и вышла из своей более чем скромной комнаты. В этот час в доме было тихо, все немногочисленные окна плотно закрывали ставни, не пропуская и лучика солнечного света, смертельно опасного для его обитателей. Рената отодвинула железный засов и вышла на улицу – ярко светило летнее солнце.

Она направилась к псарне.

События последней ночи, минуты наедине с Николаем и потом... она совершенно забыла о кинжалах. Такая непростительная беспечность тревожила ее. Она никогда не расставалась с кинжалами. Они были ее единственной собственностью, единственной дорогой для нее вещью.

– Идиотка, – шептала себе под нос Рената, входя в псарню и первым делом бросив взгляд на столб, где должен быть остаться кинжал, который она метнула в Николая.

Кинжала на месте не было.

Не веря своим глазам, она вскрикнула от ужаса.

Неужели воин забрал их? Неужели украл?

– Черт! Нет.

Рената рванулась к столбу... и резко остановилась у скирда. На нем рядом с ее ботинками лежали аккуратно сложенные и завернутые в замшу ее драгоценные кинжалы. Она схватила их, не веря, что они на месте, но их ощутимый вес тянул руку вниз, развеивая сомнения. Рената не смогла сдержать улыбку.

«Николай».

Он позаботился о них, когда она сама проявила чудовищную беспечность. Собрал, завернул и положил на скирд, словно знал, как они дороги ей.

Но почему он сделал это? Что он хочет купить такой заботой? Ее доверие? Слишком дешево его оценил? Или выторговывает у нее покладистость на случай, когда захочет вновь ее поцеловать?

Рената даже в мыслях не хотела к этому возвращаться. Стоило ей только вспомнить ощущение его губ, таинственная сила страсти заставляла ее непроизвольно таять.

Истина заключалась в том, что его поцелуй, пусть неожиданный и практически насильственный, был ей очень приятен.

Вот и сейчас – пресвятая дева – она уже чувствовала, как расслабляющее тепло зарождается в недрах ее тела, готовое выплеснуться и разлиться дурманящим потоком.

Она желала продолжения поцелуя, хотя инстинкт самосохранения громогласно кричал «нет!», требовал бежать от Николая как можно быстрее и как можно дальше. Но ее влекло к нему, когда он был здесь, и еще сильнее, когда он покинул усадьбу. Страсть – она думала, что убила ее навсегда, – проснулась и требовала воли.