Полночный поцелуй - [12]

— Тебе не нравится эта фотография? — спросила она.

Он чуть заметно покачал головой:

— Я нахожу ее… интригующей.

— Чем же? — удивилась она.

— Ты умеешь видеть красоту в самых непривлекательных местах, — сказал он после долгой паузы, все это время не сводя с нее взгляда. — В твоих фотографиях много страсти…

— И?..

К ее изумлению, он протянул руку и пальцем провел по ее щеке.

— …и нет людей, Габриэлла.

— Но конечно же…

Она хотела было возразить, но вдруг поняла, что он прав. Габриэлла посмотрела на фотографии, висящие на стенах, вспомнила все те, что выставлялись в галереях и музеях, хранились в частных коллекциях.

Он был прав. Во всех ее работах сквозили пустота и одиночество. Ни на одной из фотографий не было лиц, даже тени присутствия человека.

— О господи, — прошептала она, пораженная этим открытием.

Всего несколько минут, и он увидел суть ее работ, то, чего не замечали другие. Не то чтобы она сама не понимала, что делает, но Лукан Торн каким-то непонятным образом открыл ей глаза на собственное творчество. Словно заглянул в самую глубину ее души.

— Мне пора, — сказал он, направляясь к двери.

Габриэлла последовала за ним, желая, чтобы он задержался. Может быть, он еще как-нибудь зайдет. Потом. Она уже открыла рот, чтобы остановить его, но усилием воли заставила себя молчать. Взявшись за ручку двери, Торн вдруг обернулся, и они оказались слишком близко друг к другу, он нависал над ней, и Габриэлла затаила дыхание, не желая препятствовать развитию событий.

— Что-то не так? — спросила она.

Его тонкие ноздри чуть заметно расширились.

— Какими духами ты пользуешься?

Вопрос взволновал ее. Это было так неожиданно и так интимно. Она почувствовала, как вспыхнули щеки.

— Я не пользуюсь духами. У меня аллергия.

— Вот как.

Его губы скривились в грубой усмешке, словно зубам вдруг стало тесно во рту. Он наклонился очень близко, почти касаясь Габриэллы. Она ощущала его дыхание. Лукан глубоко вдохнул, вбирая в себя ее запах, и выдохнул через рот. Шею обожгло жаром. Она могла поклясться, что почувствовала молниеносное прикосновение его губ к бьющейся жилке, и это прикосновение вызвало у нее волну возбуждения. Ее ухо уловило тихое ворчание, будто он выругался.

В следующую минуту Торн был уже за дверью. Он ничем не объяснил своего странного поведения и не извинился.

— Ты пахнешь жасмином, — только и сказал он и, не глядя на нее, пошел по дорожке, растворяясь во мраке ночи.

Не надо преследовать эту женщину.

Лукан знал об этом, когда стоял на крыльце ее дома и показывал полицейский значок и удостоверение. На самом деле ничего этого у него не было, элементарный гипноз, который заставил ее человеческий разум поверить, что перед ней полицейский.

Простой трюк, им умели пользоваться старейшие Рода, к которым он принадлежал. Но сам он к таким уловкам прибегал исключительно редко.

И все же едва перевалило за полночь, он вновь оказался у ее дома. Стараясь не думать о чести и достоинстве, он проверил щеколду на входной двери. Как он и предполагал, дверь была открыта. Во время вечернего разговора он сделал ей предложение, показал, чего он от нее хочет, и в ее карих глазах вместе с удивлением прочитал ответное желание.

Он мог взять ее сразу. Она с готовностью приняла бы его, в этом он не сомневался и знал, что они вместе получили бы удовольствие, которое для него было равнозначно гибели. Долг Лукана заключался в служении Роду и тем воинам, что вели борьбу с Отверженными, число которых неудержимо росло.

Плохо, что Габриэлла видела кровавое пиршество у клуба, сообщила о нем в полицию, рассказала друзьям прежде, чем это событие стерлось из ее памяти; кроме того, она еще умудрилась его сфотографировать. Кадры получились размытыми, тем не менее это улики. Он должен уничтожить снимки, пока она не показала их кому-нибудь еще. Теперь они у него и послужат хоть каким-то оправданием его присутствия здесь. Долг обязывал его быть сейчас в технической лаборатории и вместе с Гидеоном заниматься идентификацией того Отверженного, которому удалось избежать возмездия. Или вместе с Данте, Рио, Конланом и другими патрулировать город, предупреждая бесчинства собратьев, охваченных Кровожадностью. И, разумеется, он вернется к исполнению своего долга, как только закончит дело с прекрасной Габриэллой.

Лукан проскользнул в старый кирпичный дом на Уиллоу-стрит и закрыл за собой дверь. Дразнящий запах Габриэллы щекотал ноздри и вел за собой, как тогда, в клубе, а потом по улицам города до самого полицейского участка. Лукан бесшумно прошел через нижний этаж и поднялся наверх, в спальню. Лунный свет лужицами растекался на выступах и впадинах сводчатого потолка и тускло освещал соблазнительный изгиб тела Габриэллы. Она спала обнаженной, словно ожидая его, длинные ноги запутались в простынях, волосы красным золотом рассыпались по подушке.

Ее аромат окутал Лукана, сладковатый, волнующий, он вызвал боль в деснах.

«Жасмин, — подумал он, удовлетворенно улыбаясь. Экзотический цветок раскрывал свои лепестки только ночью и, повинуясь ее соблазну, дарил тьме свое чарующее благоухание. — Откройся мне, Габриэлла».