Полночная ведьма - [112]

Все, что угодно, лишь бы не сидеть без дела. Потому что, если у меня не будет цели, не будет того, чем я могу занять свои мысли…

Пока он воевал за границей, ему было легче переносить боль от потери Лилит. Во Франции он был далеко от всего, что напоминало бы ему о ней и о том, что могло бы быть. Но здесь, в Англии, глядя, как молодые женщины делают опасную работу, он не может не думать о Лилит. И, думая о ней, вспоминая ее лицо, он снова чувствует, как у него болезненно сжимается сердце. Как перехватывает дыхание. Он сознает, что ему дорога эта боль. Неизбывная тоска – это все, что осталось у него от той, которую он любит, и ему не хочется с ней расставаться.

Он смотрит на работающих женщин глазом художника. Может быть, стоит взять альбом для набросков и зарисовать их? После отъезда из Лондона ему не хотелось писать красками, но во Франции у него снова появился источник вдохновения. Он не хотел рисовать кровавую мясорубку, а вместо этого сосредоточился на портретах храбрых молодых людей, с которыми служил, пытаясь запечатлеть их лица в видавшем виды блокноте. И сейчас в целеустремленной сосредоточенности женщин, собирающих боеприпасы, он видит такую же храбрость.

Он замечает, что одна из женщин перестает работать и смотрит вверх, но не на него, а в одно из находящихся под потолком окон, в которых видны только облака. Она склоняет голову набок, словно прислушиваясь. Брэм прислушивается тоже. Сначала он не слышит ничего, кроме фабричного шума, но затем начинает различать пугающий звук. Его глаза встречаются с глазами девушки, и они оба узнают хриплый рокот пропеллеров цеппелина. Женщины переглядываются. Одна из них похлопывает по дрожащей руке своей соседки. Никто не бросается к двери. Слышно, как где-то вдалеке рвутся бомбы, сбрасываемые на дома и заводы. Если одна из них упадет сюда, от «Кардэйл стил» и тех, кто здесь работает, не останется и следа. Все работницы знают это, и все же никто из них не пытается уйти. Они продолжают работать на победу в этой войне. Воя сирены еще не слышно, значит, цеппелин далеко. Брэм уже не раз убеждался в мужестве этих женщин и знает, что они не покинут своих рабочих мест, пока это не будет абсолютно необходимо.

Девушка на одной из дальних скамей неуверенно запевает популярную песню. Другие работницы подхватывают ее, и вскоре вся фабрика наполняется звуками пения. Этому мужественному хору вторит глухой грохот обороняющих город зенитных орудий. Наконец артиллерия замолкает. Угроза миновала. Пока.

В здание фабрики входит отец Брэма и по металлической лестнице торопливо поднимается к сыну. Он открывает рот, чтобы позвать Брэма домой, но потом передумывает.

Теперь он понимает меня лучше. Он больше узнал обо мне за то время, что меня не было, чем за то время, когда я жил дома.

Кардэйл-старший протягивает телеграмму.

– Это пришло тебе, сынок, – говорит он.

Брэм берет у него телеграмму и ловит себя на том, что никак не реагирует на то, что читает в ней. В ней говорится, что его следующее место службы – это Африка.

Глава 21

Несмотря на то что здесь топится плита и в котлах кипит суп, в кухне и столовой монастыря Пресвятой Марии стоит убийственный холод. Дующий уже день или даже более того студеный восточный ветер проникает в здание через каждую щель, которую ему только удается найти. Я помогаю сестре Эгнес расставить столы, но меня не согревает даже физическая нагрузка. Каково же сейчас тем, у кого нет денег, чтобы как следует отопить свои дома? Я знаю, что мерзну не только от ледяного ветра, холод идет и изнутри, порожденный моим ужасом перед страданиями духов. Теперь они обращаются ко мне очень часто, и притом все дальше и дальше от мест, где мы обычно общались прежде. Они мучаются, а мне нечем их утешить. Скоро состоится собрание клана, и я не знаю, как сказать об этом другим видным его членам. Лорд Граймс уже много лет является Хранителем Чаши, и он наверняка видел нечто подобное во время других войн. Но меня беспокоит то, что мои собственные действия подействовали на духов куда больше, чем я смею думать. Возможно, нынешнее поведение обитателей Царства Ночи действительно не имеет прецедентов. Возможно, в этом виновата я, и другие члены клана так мне и скажут. Хватит ли мне смелости поднять этот вопрос на общем собрании? Что бы сказала Друсилла? Она уже выразила свое разочарование во мне. А вот Виктория, похоже, меня поняла. Что до других, то они оставили свои мнения при себе. Признаться в мучающем меня страхе, страхе, что мои действия вызвали долгосрочные негативные последствия в Царстве Ночи… я даже не могу себе представить, как бы это восприняли другие члены клана. И не знаю, способен ли кто-нибудь из нас хоть как-то исправить дело.

– Мы готовы! – кричит сестра Бернадетт и хлопает в ладоши, чтобы напомнить нам всем, что сейчас откроются двери.

Я занимаю место за одним из котлов. Очередь сегодня стала еще длиннее, чем всегда, и от лютого холода люди в ней страдают еще больше. У меня разрывается сердце, когда я гляжу на маленьких детей, некоторые из которых босы, которых семьи посылают часами стоять в очереди на ветру, чтобы получить жалкую миску супа. Я удивляюсь необычным огненно-рыжим волосам одного из мальчиков постарше и, вглядевшись в его лицо вместо того, чтобы орудовать половником, понимаю, что он мне знаком.