Полночная месса - [53]

По меркам же Тамлата, его даже обеспеченным назвать было нельзя. Но единственной лошадью на все Изли была его черная кобыла, а в саду на восьми разных уровнях росли двадцать три миндальных дерева, и на каждой террасе он вырыл канавы, по которым текла чистая вода. Кобыла его была очень красива, и он ее холил. А когда надевал белый селам и выезжал на ней из деревни, излийцы говорили друг другу, что он похож на самого Сиди Бухаджу. Очень лестный комплимент, поскольку Сиди Бухаджа был самым главным святым в этой местности. Он тоже носил белые одежды и ездил на черной лошади, хотя его лошадь была жеребцом.

Долгое время Рамади искал своей кобыле подходящую пару. Однако ни одного жеребца, которых он смотрел в соседних деревнях, нельзя было назвать равным ей. Принять же он мог бы только одного — великолепного черного жеребца, на котором ездил сам Сиди Бухаджа, только и речи быть не могло о том, чтобы просить святого о такой услуге.

Многие считали, что Сиди Бухаджа умеет разговаривать со своим конем. Верили в это, поскольку он сам объявлял прилюдно несколько раз, что в миг его смерти именно конь решит, где следует его похоронить. Он просил, чтобы его тело посадили верхом и привязали, а коня отпустили куда глаза глядят. Где он остановится, там и закапывать. Люди поэтому и сомневаться не смели, что у старика и его коня есть свой тайный язык.

Среди местных жителей ходило много разговоров, какой деревне повезет: кто увидит такое важное событие, — однако, толкам пришел конец, когда сам Сиди Бухаджа как-то днем рухнул без чувств, сидя у мечети в Тамлате.

В тот самый день святой проехал через Изли мимо дома Рамади. Кобыла стояла перед домом, в тени старой оливы. Жеребцу хотелось остановиться, и Сиди Бухаджа с большим трудом уговорил его идти дальше. Рамади наблюдал за этим разговором, почесывая бороду и размышляя: замечательно было бы, если б жеребец вдруг встал на дыбы вместе со святым да и покрыл кобылу. Но, устыдившись, Рамади отвернулся.

Под конец того дня Рамади оседлал кобылу и поехал в Тамлат. В одном уголке рынка там он заметил знакомого излийца — заклинателя змей из аисцев — и присел с ним поговорить. Тот-то и рассказал ему новость о смерти Сиди Бухаджи.

Рамади выпрямился и замер. Аисец добавил, что святого скоро будут привязывать к коню.

— И куда, по-твоему, он пойдет? — спросил Рамади.

— Наверное, сюда, на рынок зерна, — ответил аисец.

— А у тебя змеи с собой?

Аисец удивился.

— Да, с собой, — сказал он.

— Отнеси их вон к тому повороту — пусть жеребец их увидит, — велел ему Рамади. — Он должен спуститься с горы.

А сам встал, прыгнул в седло и уехал.

Аисец сбегал в фондук, где оставил корзину с гадюками и кобрами, и поспешил к перекрестку, где дорога отворачивала с главной улицы и начинала спускаться по склону.

Поскольку все тамлатцы наблюдали, как старейшины привязывают тело Сиди Бухаджи к спине жеребца, Рамади на своей кобыле проскакал незамеченным по деревне и галопом спустился в Изли. Добравшись домой, оставил кобылу под оливой и начал ждать.

А в Тамлате аисец сидел на обочине дороги со своей корзиной. Наконец, перед ним показался жеребец с привязанной к спине священной ношей. Легким галопом он направился по улице к заклинателю; старейшины следовали за ним в отдалении. Аисец открыл корзину, вытащил пару змей покрупнее и взял по одной в каждую руку. Когда жеребец подскакал поближе, он встал и заставил змей извиваться в воздухе. Жеребец дико повел глазом и свернул направо, вниз по дороге из деревни.

Аисец упрятал змей в корзину и как ни в чем не бывало вышел из кустов, за которыми старейшины его до сих пор не видели. Они и теперь не обратили на него никакого внимания, а он зашагал себе в Изли. Впереди он видел черный силуэт жеребца, галопом мчавшегося с горы, и белый куль на конском крупе, что подскакивал под лучами солнца. Пройдя еще немного, аисец обернулся. Старейшины по-прежнему стояли на перекрестке, прикрывая глаза от яркого света, и вглядывались в долину.

Пока Рамади сидел себе на пороге и ждал, жеребец ворвался в деревню, остановился на мгновение и рысью направился прямиком к его дому. Кобыла стояла спокойно под оливой, отгоняя хвостом мух. Не успел никто из соседей подбежать, как жеребец встал на задние ноги, поднявшись до огромной высоты, и ремни, державшие Сиди Бухаджу у него на спине, лопнули. Труп в белом селаме шмякнулся на землю в тот миг, когда жеребец покрыл кобылу. Рамади подбежал и оттащил тело в сторонку, чтобы не мешало. И вернулся на порог — смотреть.

Чуть погодя примчались соседи, внесли Сиди Бухаджу во двор к Рамади, не переставая возносить Аллаху хвалы.

К тому времени, как в Изли подоспели тамлатские старейшины, жеребец и кобыла уже тихо стояли под оливой, а излийские толба тянули свой напев в доме Рамади.

Тамлатцы подавили досаду и приняли волю Аллаха. Конь пришел в Изли и остановился здесь — стало быть, здесь Сиди Бухаджи и следует хоронить. Они помогли излийцам вырыть могилу, весть разлетелась по всем окрестным деревням, и полба из многих мест пришли отпеть покойника.

И сразу же паломники начали стекаться в Изли, взыскуя