Полночь: XXI век - [51]

— О yes![19] с тяжелым вздохом, не пытаясь найти слова, чтобы выразить свою признательность и угрызения совести, что он ее тем самым обделяет…

Она роется в стоящей рядом сумке, вынимает оттуда пластиковый стакан. Он замечает, что она положила свой огромный зонт на пол, вдоль своего сиденья. Он наблюдает в полумраке, как она отвинчивает хромированный колпачок, который служит ей кружкой, чтобы наполнить до половины обе емкости. Она протягивает ему стакан, он наклоняется, чтобы его взять, по крайней мере дважды ее благодарит. Они почти одновременно закуривают. Он отпивает глоток и говорит, что это здорово. Она, чуть улыбнувшись, кивает и курит, глядя в окно, задумчивая, спокойная, щека у самой занавески.

Он закидывает ногу на ногу в ее направлении, расслабляется, начинает потихоньку, словно для самого себя, говорить, зная, что говорит явно не для себя, ибо по-английски, удивляясь, что довольно легко в этом преуспевает, не придавая значения своему чудовищному акценту, не заботясь о совершаемых ошибках, все это выходит из него как нечто, чего он на самом деле не узнаёт или знает, не узнавая, слегка искаженным голосом, который кажется ему не вполне своим, возможно, потому, что он никогда не разговаривает, или только один, в машине, или во время прогулок с собакой, но это скорее ругательства, краткие вспышки, обрывки некоей бесконечной, бессмысленной протестующей речи, перемежаемые смехом, вздохами и в конце концов сменяемые размашистыми, грубыми движениями, особенно на улице, удары ногой, палкой, поводком… словно он теперь был в состоянии заметить свои собственные гротесковые в своей ярости блуждания и разделить, то есть понять, насмешливые или беспокойные наблюдения тех, кто, увидев издалека, как он расхаживает, жестикулируя, на лоне природы, тут же доводили это до сведения Веры, слишком довольной, пусть даже она и отказывалась сообщить ему имена этих свидетелей обвинения, что у нее есть доказательства его безумия, основания в это верить, все серьезнее и серьезнее помышлять о том, чтобы в один прекрасный день навострить лыжи, а впредь, конечно же, каждую ночь пользоваться своим ключом…

Он занят тем, что делится с ней своим донельзя странным ощущением, будто с позавчерашнего дня им манипулируют, с первого же звонка его сына, словно он, вешая трубку и сам того, конечно же, не зная, подписал обязательство или дал своего рода обещание и все разворачивается исходя из этого согласно какому-то плану, которого он знать не знал и не хотел знать, потому что воображал, что это его не касается, что это, по крайней мере, никак реально не повлияет на его отпуск, иначе бы он, наверное, не взялся обновлять ставни гостиной… и что вся его жизнь, как ему кажется, развивалась примерно так же, как и это путешествие, она на него смотрит. Он поясняет, что никогда не путешествует, что настолько не привык к поездкам, что забыл багаж в багажнике своей машины. Он тихо смеется: две тысячи пятьсот километров с пластиковым пакетом. Тушит сигарету, опустошает стакан, наклоняется, чтобы поставить его перед ней на столик, в очередной раз ее благодарит и замечает, что она, ясное дело, совсем наоборот, обо всем подумала, даже взяла термос с кофе…

Она говорит, что все зависит от обстоятельств путешествия, которое ты предпринимаешь, от времени, которым располагаешь, чтобы к нему подготовиться, вы, если я правильно понимаю, да нет же, я так и не поняла, почему вы говорите о манипуляции. Он соглашается, что это слово, пожалуй, сильновато, пытается, не сообщая подробностей, вернуться к этому ощущению, настаивает, это ощущение, именно поэтому его так трудно высказать, ощущение, что что-то, к его неведению, оказалось запущено, когда сын позвонил ему позавчера, без всяких намеков на какое бы то ни было перемещение, да, впрочем, объективно на то и не было еще никаких оснований, но что-то, наверное, уже просочилось, возможно предчувствие, так как на следующее утро он отправился за информацией в туристическое агентство, у него под рукой, в пиджаке, есть все расписания, самолет из Парижа, из Гамбурга, даже из Стокгольма, и если все это так меня волнует, то потому, что подобного рода интуиция или вещи, которые… Я ученый и, даже если в последние годы мало занимался исследованиями, а в основном администрированием, бумажная волокита, собрания, выступления… Он замолкает. Закуривает новую сигарету. Размышляет, что же именно шевелится под словами по мере того, как он говорит, чуть ли не уютный омут, в который погружаешься без опасений… Она подсказывает: это ощущение…

Не столь важно. Уже добрых пятнадцать часов он действует, на самом деле не осознавая, что, собственно, делает, у него даже были самые настоящие провалы в памяти, и теперь, когда он знает, так как она только что заставила его это произнести, что сядет в Гамбурге на самолет, вряд ли это будет хуже, чем целые сутки оставаться в заточении, в бездействии, во власти вещей, которые обычно… Итак, самолет…

Короткая сирена, резкая встряска, грохот. Мимо окон на полной скорости проносится поезд. Она испугалась, резко откинула назад свой бюст.