Полночь в кафе «Черный дрозд» - [27]

– А если ты за ней не уследишь, и она свалится в бассейн? Или в реку, которая, между прочим, прямо за домом? Для Оливии-Ли будет лучше, если она научится держаться на воде.

– Мне решать, что для нее лучше. Не тебе. Как я, по-твоему, могу за ней не уследить, если никогда не выпускаю ее из виду?

– Правда? – иронически хмыкнула мама и, отклонившись вбок, выразительно посмотрела в сторону гостевого домика.

Я обернулась. По дорожке к нам неустойчивой детской походкой топала Олли. О господи…

– Мама, пливет-пливет! Баба, пливет-пливет! – размахивала она ручонками.

Мне стало дурно.

– Потом поговорим.

– Нет уж, давай сразу условимся: мой дом, мой бассейн и мои правила. Я не стану подвергать Оливию-Ли опасности. Моя внучка завтра же начнет заниматься со Стейшей. Если тебя что-то не устраивает, Натали, можешь хоть сейчас уехать. Хотя ты и не нуждаешься в моем разрешении, правда? Ты же любишь чуть что спасаться бегством.

Онемев от возмущения, я повернулась, подхватила Олли и зашагала к себе.

– В восемь сорок пять, Натали, – вслед мне крикнула мама.

Чуть не взвыв от бессилия, я взлетела на крыльцо, зашла внутрь и еле сдержалась, чтобы не хлопнуть дверью: боялась напугать дочку.

Следующие полчаса ушли на то, чтобы вновь убаюкать Олли. После этого я начала расхаживать по гостиной, пытаясь успокоиться.

Мама права: моим первым порывом действительно было сбежать. С самого детства мне хотелось куда-то улизнуть, подальше от маминой тирании. Но до замужества я никогда не уезжала надолго.

Там, в Монтгомери, я была счастливой домохозяйкой. Жила в своем уютном мирке: я, Мэтт, а потом еще Олли. Правда, папа регулярно нас навещал. А вот мама почти перестала со мной общаться: ведь я вышла за человека, которого она не одобрила. За все эти годы мы виделись от силы раз десять, да и то один из них – на похоронах Мэтта. Лишь когда он умер, я, оправившись от потрясения, осознала, насколько одинока: растеряла друзей, забросила увлечения. Тогда я поклялась сделать все, чтобы такая участь миновала мою дочь.

Три недели назад, вернувшись в Уиклоу, я твердо решила больше не уезжать. Ведь главное для меня – сохранить мир в семье и обеспечить Олли счастливое будущее.

Но я не могу так жить. Не могу, и все. Я здесь… задыхаюсь.

Должен быть какой-то выход.

Поразмыслив, я в конце концов наметила подходящий план действий: надо подыскать в городе какую-нибудь съемную квартиру. Олли останется в Уиклоу, у нее будет семья и много друзей, как я и хотела, а я смогу вырваться из-под маминого контроля. И это не побег, а, скорее, необходимая самозащита.

Но прежде всего нужно устроиться на работу. К сожалению, пока я не накоплю денег и не съеду от мамы, придется подчиниться и позволить Олли брать эти чертовы уроки.

От этого осознания стало горько. Я на цыпочках выскользнула из дома, прокралась к бассейну и подобрала коробку с полотенцем и купальником. В тишине раздавалось кваканье лягушек и стрекотание сверчков, словно они пытались всем растрезвонить о моем поступке. На фонаре сидела птичка с неестественно изогнутым крылом и внимательно за мной наблюдала.

Я поспешила к дому, хотя меня так и тянуло упаковать свои немногочисленные пожитки, разбудить Олли, прыгнуть в старенькую, дребезжащую машину и убраться из этого города.

И никогда больше не возвращаться.

Анна-Кейт

Отложив скалку, я выглянула в окно. На лужайке, освещенной традиционными американскими факелами из бамбука, расположились примерно человек пятьдесят. Они оживленно болтали, смеялись и в ожидании черных дроздов жарили барбекю на переносных мангалах.

Я отхлебнула горячий мятно-ромашковый чай собственного приготовления, который часто пью перед сном. В размещенном на столе дегидраторе лежали мелисса, эхинацея и мята из бабушкиного огорода. Буду хранить их в герметичных контейнерах, пока не придумаю такой способ заварки, при котором они полностью сохранят и вкус, и полезные свойства.

Немного передохнув, я вновь принялась раскатывать тесто для пирога. Не давали покоя мысли о доке Линдене и его болезни, о Натали, об Олли с ее игрушечным экскаватором и, конечно же, о маме. Я пыталась поставить себя на ее место. Двадцать пять лет назад, в свои восемнадцать, мама успела хлебнуть горя. Мало того что лишилась человека, которого любила, так ее еще и обвинили в убийстве. Из-за этого она покинула родной город. Но здесь, среди аппетитных ароматов свежей выпечки, мне вдруг пришло в голову, что лучше бы мама осталась. Несмотря на соседство с Линденами, в Уиклоу она была бы счастливее.

Однако я тут же одернула себя: у нее не было другого выхода. Мама поступила так не из гордости или стыда, и не потому, что, как выразилась Пебблз, «грезила о дальних странах», а исключительно ради моего благополучия. Она хотела оградить меня от людей, которые, по ее мнению, мне бы навредили – пусть и не физически.

Я постаралась отвлечься от воспоминаний о печальных глазах дока Линдена и сосредоточиться на работе. Время приближалось к полуночи. Я намеренно не ложилась, чтобы дождаться появления черных дроздов, и все больше нервничала.

Когда мне исполнилось десять лет, Зи научила меня готовить тесто для пирога. И сейчас, пока я скалкой растягивала тугой пласт, придавая ему форму, в ушах звучал бабушкин голос: