Полководцы и военачальники Великой Отечественной — 3 - [6]

Ранним утром командование бригады собралось на КП комбрига. И почти сразу же начали поступать донесения о движении со стороны Орла крупных сил противника. Забравшись на большое дерево, командир 2-го танкового батальона капитан Рафтопуло докладывал о виденном в бинокль:

– Около ста танков, противотанковая артиллерия, много мотопехоты, автоматчики на мотоциклах…

Приблизившись, тенки противника открыли ураганный огонь по позициям мотострелкового батальона и противотанкового дивизиона. Ответным огнем некоторые вражеские машины были подожжены, но остальные упорно двигались вперед. Вскоре они ворвались в расположение мотострелков и начали утюжить их окопы.

В тяжелом положении оказалась минометная рота. На помощь ей из засады выскочила тридцатьчетверка под командованием лейтенанта Кукарина. Она подлетела почти вплотную к вражеским танкам, когда снаряд пробил ей гусеницу. Но экипаж не растерялся. Командир танка и радист стали подавать снаряды, а башенный стрелок Любушкин сполна проявил свое мастерство: три выстрела – и три вражеских танка объялись пламенем. Еще выстрел – и снова прямое попадание. Выскочивший из четвертого танка экипаж противника Любушкин расстрелял осколочным снарядом. Но тут вражеский снаряд попал в правый бок тридцатьчетверки и разорвался внутри ее. Едкий дым наполнил машину. «Снаряд!» – потребовал Любушкин и подбил еще один танк. Всего в этом бою Любушкин уничтожил девять танков противника.

Между тем положение мотострелкового батальона становилось все более тяжелым. Катуков направил на помощь ему четыре танка под командованием старшего лейтенанта Лавриненко. И снова началось то, что так тщательно отрабатывалось на учениях. Тридцатьчетверки выскочили из засад и открыли огонь по танкам противника. Со своего КП Катуков видел, как вспыхнули несколько вражеских машин. Другие в замешательстве стали пятиться. Тридцатьчетверки внезапно исчезли и через минуту вынырнули из другого укрытия. Ряд прицельных выстрелов – и вновь загорелись несколько вражеских машин. Такими вот стремительными, внезапными атаками танки Лавриненко уничтожили 15 танков противника. В конце концов прорыв был ликвидирован.

Меньшими, но все же внушительными силами противник пытался прорваться и в других местах обороны бригады, И каждый раз танковые засады, умелые действия мотострелков и артиллеристов срывали эти попытки.

Бригада больших потерь не понесла. Но люди предельно устали. И вдруг донесение: справа от шоссе Орел – Мценск сосредоточилось до 200 танков и большое количество мотопехоты противника.

– Вдвое больше, чем утром! – воскликнул Бойко.

– Да-а… – задумался Катуков. – Что ж, будем колдовать, а ты с работниками политотдела срочно в подразделения. И прошу: разъясни политработникам, чтобы говорили людям все, как есть. Ничто не действует так пагубно на бойцов, как сладенькая полуправда… А люди? Наши люди поймут.

«Колдовать! – мысленно передразнил себя Катуков. – А что можно наколдовать?» И все же штаб заработал вовсю: переставлялись некоторые танковые и артиллерийские засады, проверялась связь, усиливалась разведка флангов.

День клонился к концу, а артиллерия противника усилила огонь.

– Неужели под ночь начнут? Это что-то новое для немцев, – хмурился Кульвинский, обеспокоенный тем, что еще не все позиции готовы к бою.

В это время на КП вошел рослый артиллерист.

– Капитан Чумак, командир дивизиона гвардейских минометов, – представился он. – Приказано подбросить на вашем участке огоньку.

О «катюшах» Катуков, конечно, слышал, но видеть их ему не пришлось. И теперь он с разочарованием смотрел на установки: обычные грузовики с рядами поднятых вверх стальных рельсов – не вязалось это с рассказами об огромной разрушительной силе нового оружия. А тут еще Чумак вконец испортил впечатление.

– Мне приказано дать один залп, – сказал он. Но, очевидно, поняв состояние комбрига, усмехнувшись, заверил: – Не волнуйтесь. И этого хватит. Вот увидите, как «играет» «катюша», тогда поймете, что это такое.

Чумак нанес на свою карту район сосредоточения противника и обратился к Катукову:

– Надо предупредить людей на передовой. Грохот будет ужасный. Как бы это не вызвало паники.

Кульвинский направил в окопы посыльных. Чумак вывел установки на позицию и подал команду. Ослепительные всполохи пламени ярко осветили вечернее небо, раздался пронзительный свист, затем разразился страшный грохот, от которого задрожала земля.

Лощина была объята пламенем, оно ширилось и скоро превратилось в огромное море огня. Снизу доносились взрывы – рвались машины с боеприпасами. Катуков видел в бинокль, что многие машины, которые прямо не были задеты залпом, в беспорядке уходят. «Одного залпа маловато, – решил он. – Видимо, с боеприпасами для нового оружия еще туго».

– Через час можете посмотреть все на месте, – отвечая на рукопожатия, сказал Чумак. – А мне, товарищ полковник, нужно немедленно уводить установки. Так по инструкции.

Когда пламя над лощиной стало гаснуть, туда была послана разведка. Залп «катюш» оказался точным: десятки дымившихся танков, тягачей, автомашин, мотоциклов, множество трупов – в темноте все точно подсчитать было трудно.