Полковник Кварич - [105]

Пожалейте меня и думайте обо мне, да, но вы больше никогда меня не увидите. Как только о помолвке будет объявлено официально, уезжайте, и чем дальше, тем лучше. Да, уезжайте в Новую Зеландию, как вы однажды предлагали, и ввиду наших человеческих слабостей никогда не позволяйте мне снова увидеть ваше лицо. Возможно, вы иногда будете писать мне… если мистер Косси позволит. Уезжайте и найдите себе какое-нибудь занятие, это отвлечет ваши мысли. Вы еще слишком молоды, чтобы отойти от активной жизни. Займитесь политикой, писательством, чем угодно, лишь бы отвлечь себя от тягостных дум.

Я посылаю вам свою фотографию (у меня нет ничего лучше) и кольцо, которое я постоянно носила с самого детства. Я думаю, оно подойдет вашему мизинцу, и я надеюсь, что вы всегда будете носить его в память обо мне. Когда-то оно принадлежало моей матери. А теперь уже поздно, и я устала, и что еще женщина может сказать мужчине, которого любит, и кого она должна оставить навсегда? Только одно слово – прощайте. Ида».

Когда Гарольд получил это письмо, оно его убило. Его надежды было возродились, когда он думал, что все потеряно, а теперь они вновь были разбиты. Он не видел никакого выхода, вообще ничего. Он не мог спорить с решением Иды, сколь бы шокирующим оно ни было, по той простой причине, что в глубине сердца он знал: она поступила правильно и даже благородно.

Но мысль об этом привела его в ярость. Думается, что для человека с воображением и глубокими чувствами даже сам ад не способен изобрести более изощренную пытку, нежели та, которую испытал в своем положении Гарольд Кварич. По-настоящему, всем сердцем любить хорошую порядочную женщину, или женщину, которую он считал порядочной, – ибо это сводится к одному и тому же, – любить ее больше собственной жизни, дорожить ею больше собственной чести, быть, как Гарольд, в свою очередь любимым, и затем узнать, что эта женщина, эта единственная, без которой мир для него потерян, этот свет, который делал его дни прекрасными, отнята у него злодейкой-судьбой (не смертью, ибо даже это он смог бы вынести) – отнята и отдана – за деньги или иное богатство – другому мужчине!

Возможно, человеку порой лучше умереть, чем пройти через такие переживания, какие выпали сейчас Гарольду Кваричу, ибо, хотя человек не умрет, они убьют всё лучшее, что есть в нем. И какие бы триумфы ни ожидали его, какие бы женщины ни были готовы в будущем броситься ему на шею, жизнь никогда не будет для него такой, какой она могла бы быть, ибо его потерянная любовь унесла с собой ее свет и радость.

Неудивительно, что он отчаялся. Неудивительно и то, что в его груди поднялся великий гнев и негодование против человека, который навлек на них эту последнюю крайность страдания. Он был справедлив и даже готов принять страсть своего соперника, что, в том, что касается Иды, ему было нетрудно понять. Но он также был, помимо всего прочего, джентльменом. Видеть, как женщину под давлением денег принуждают вступить в омерзительный для нее брак, принуждает мужчина, желавший ее заполучить – это возмутило его сверх всякой меры и, хотя он не спешил давать выход своему гневу, объяло его праведным негодованием. Объяло в такой степени, что он принял решение: мистер Косси должен знать его мнение, причем, сию же минуту. Он сел в бричку и поехал к Эдварду Косси с намерением устроить этому джентльмену весьма неприятные четверть часа.

Мистер Косси был дома. Опасаясь, что он откажется его принять, полковник последовал за служанкой вверх по лестнице и вошел почти сразу, как только она объявила его имя. На его простом, но мужественном лице было написано мрачное и даже грозное выражение, нечто грозное присутствовало и в его строгой воинской осанке. Вполне понятно, что лицо его ничуть не смягчилось, скорее наоборот, стоило лишь его взгляду упасть на портрет Иды над каминной полкой.

Эдвард Косси поднялся, и на лице его отразились удивление и раздражение с оттенком нервозности. Он меньше всего ожидал увидеть у себя полковника Кварича, перед которым он в глубине души робел. Более того, в последнее время ему была нанесена целая серия неприятных визитов, так что неудивительно, что он начал бояться незваных гостей.

– Добрый день! – холодно сказал он. – Не желаете присесть?

Полковник ответил легким кивком, но остался стоять.

– Чему я обязан этим удовольствием? – весьма учтиво поинтересовался Эдвард Косси.

– В прошлый раз, когда я был здесь, мистер Косси, – медленно произнес полковник своим низким голосом, – я пришел дать объяснение. Теперь я пришел попросить о нем.

– В самом деле?!

– Да. Не стану ходить вокруг да около. Мы с мисс де ла Молль привязаны друг к другу, и между нами сложилось понимание, что эта привязанность может закончиться браком.

– О! Неужели? – язвительно произнес Косси.

– Да, – ответил полковник, сдерживая по мере сил закипающий в груди гнев. – Но теперь мне стало известно, причем из надежных источников, что вы решили прямо или косвенно оказать на мисс де ла Молль и ее отца давление денежного свойства, дабы принудить ее выйти за вас замуж.

– И какое вам, черт возьми, дело, сэр, до того, – спросил Косси, – что я сделал или не сделал? Я принимаю во внимание досаду и разочарование незадачливого жениха, ибо я предполагаю, что вы явились сюда именно в этом качестве, – усмехнулся он. – Я спрашиваю вас еще раз, какое вам до этого дело?