Полка. О главных книгах русской литературы - [90]
Это цитата из книги историка Василия Берха «Подробное историческое известие о всех наводнениях, бывших в Санкт-Петербурге» (1826), которой пользовался Пушкин. Примечательно, что статья о наводнении 1824 года, включённая в эту книгу, принадлежит беллетристу и журналисту Фаддею Булгарину, в 1830-е ставшему злейшим литературным противником и личным недругом Пушкина. Впервые она опубликована в журнале «Литературные листки» (1824, ч. IV, ноябрь, № XXI–XXII) под названием «Письмо к приятелю о наводнении, бывшем в С. — Петербурге 7 ноября 1824 года».
Как воспринял Пушкин известие о наводнении 1824 года?
О наводнении идёт речь в письме Пушкина к брату (из Михайловского в Петербург) от 4 декабря 1824 года:
Закрытие феатра и запрещение балов — мера благоразумная. Благопристойность того требовала. Конечно, народ не участвует в увеселениях высшего класса, но во время общественного бедствия не должно дразнить его обидной роскошью. Лавочники, видя освещение бельэтажа, могли бы разбить зеркальные окна, и был бы убыток. Ты видишь, что я беспристрастен. Желал бы я похвалить и прочие меры правительства, да газеты говорят об одном розданном миллионе. Велико дело миллион, но соль, но хлеб, но овёс, но вино? об этом зимою не грех бы подумать хоть в одиночку, хоть комитетом. Этот потоп с ума мне нейдёт, он вовсе не так забавен, как с первого взгляда кажется. Если тебе вздумается помочь какому-нибудь несчастному, помогай из Онегинских денег. Но прошу, без всякого шума, ни словесного, ни письменного.
В то же время наводнение упоминается в эпиграмме на Александра Бестужева и издаваемый им альманах:
Несмотря на шуточный тон, обращает на себя внимание аллюзия к Библии. С учётом «Медного всадника» и других более поздних текстов, посвящённых наводнению, она не кажется случайной: Пушкин, его современники (прежде всего Мицкевич) и последователи видели в наводнении 1824 года катаклизм библейского масштаба.
Почему памятник Петру стали называть Медным всадником и что он символизирует?
Определение «Медный всадник» памятник Петру работы Этьена Мориса Фальконе, установленный 7 (18) августа 1782 года, получил именно благодаря пушкинской поэме. В действительности памятник отлит из бронзы, слово «медь» широко использовалось как поэтический синоним этого сплава.
Памятник, как известно, представляет собой фигуру всадника на коне, вставшем на дыбы и попирающем копытом змею, которая представляет собой конструктивный элемент — служит ему точкой опоры — и в то же время аллегорию зависти, которую, по мысли скульптора, пришлось побороть Петру. Памятник водружён на естественную скалу («Гром-камень»), которой придана форма волны. Это символизирует победу разумной государственности над силами природного хаоса. Близкую мысль (постамент как «застывший водопад») обыгрывает Адам Мицкевич в посвящённом памятнику стихотворении.
Вид Сенатской площади с памятником Петру I. 1810–1814 годы. Гравюра Мэтью Дюбурга и Джона Кларка[415]
Памятник расположен на Сенатской площади, которая ровно через год после наводнения стала ареной восстания декабристов. Это обстоятельство, несомненно, также было для Пушкина значимым: политическая коллизия, приведшая к мятежу, была связана с противоречивым петровским наследием.
Каков социальный статус героя поэмы?
Евгений — не просто бедняк и (используя позднейшее критическое клише) «маленький человек». Он представитель характерной петербургской социальной страты — мелкий чиновник. (Столица была городом канцелярий.) Пушкин не указывает его чин, но про героя неоконченной поэмы «Езерский», которая хронологически предшествовала «Медному всаднику» и тематически примыкает к нему, сказано, что он «регистратором служил». Коллежский регистратор — чин низшего, XIV класса; он же был у станционного смотрителя Самсона Вырина. Мелкий чиновник, «живущий жалованием», не имеющий ни доходов от поместий (как большинство дворян), ни приносящей доход свободной профессии (как сам Пушкин), — постоянный герой последующей петербургской прозы середины XIX века.
Но если Акакий Акакиевич и Макар Девушкин — потомственные представители «низшего среднего класса», возможно, выходцы из мелкопоместных дворян, однодворцев, духовного сословия, то Евгений — деклассированный потомок древнего дворянского рода. Это тот слой, к которому Пушкин причислял и себя: новое «третье сословие» с аристократическими корнями и навыками. При этом психология Евгения и его мечты — характерно «мещанские»:
В ранней редакции это выражено даже отчётливее:
