Полка. О главных книгах русской литературы - [367]
Как она была опубликована?
К моменту, когда Алексей Плещеев предложил Чехову сотрудничать с «Северным вестником», журнал существовал уже три года и имел репутацию официального органа народников. В нём публиковались Николай Михайловский, Глеб Успенский, Константин Станюкович, Владимир Короленко. Правда, уже в момент публикации «Степи» их начало теснить новое поколение — декаденты: театральные обзоры писал Аким Волынский; в том же мартовском номере было опубликовано несколько стихотворений Дмитрия Мережковского. «Степь» была опубликована как раз в момент смены курса журнала — именно по этой причине сотрудничество Чехова с редакцией оказалось кратким. После ухода Плещеева в 1890 году его отношения с «Вестником» окончательно закончились, а отношения Чехова с лагерем декадентов будут весьма напряжёнными. Бунин в «Автобиографических заметках» вспоминал его характерную шпильку: «Жулики они, а не декаденты. Вы им не верьте. И ноги у них вовсе не „бледные“, а такие же, как у всех, волосатые».
Как её приняли?
Считается, что «Степь» была принята с единодушным одобрением. Как правило, в доказательство этого утверждения приводят фразу из письма Чехову брата Александра: «Первым прочёл Суворин и забыл выпить чашку чаю». Но в действительности реакция была вовсе не такой однозначной.
Для начала, сам Чехов, едва начав работу над повестью, обозвал её «степной энциклопедией» и пожаловался, что выходит сухо и чересчур подробно. Григорович, побудивший Чехова взяться за длинную и серьёзную вещь, неожиданно упрекнул его: «Рама велика для картины, величина холста непропорциональна сюжету. „Видение Иезекиля“ Рафаэля изображено на 10-вершковой доске и кажется громадной картиной». Коллега и старший товарищ Чехова Николай Лейкин высказывается ещё грубее: «Сказать по совести, читается невесело. Повесить мало тех людей, которые советовали Вам писать длинные вещи». В той же затянутости и неопределённости повести упрекает Чехова народник Николай Михайловский: «Читая, я точно видел силача, который идёт по дороге, сам не зная куда и зачем, так, кости разминает, и, не сознавая своей огромной силы, просто не думая об ней, то росточек сорвёт, то дерево с корнем вырвет».
Александр Чехов. Конец 1890-х годов.
Александр писал в письме брату, что издатель Суворин так увлёкся при чтении «Степи», что «забыл выпить чашку чаю»[1470]
Были и неожиданные похвалы. Всеволод Гаршин, по воспоминаниям своего друга зоолога Фаусека, прибежал к нему с восклицанием, что «в России появился новый первоклассный писатель». Хотя, если учесть, что сцена эта описана в мемуарах и очень уж похожа на хрестоматийное «Новый Гоголь явился!», относиться к ней стоит соответственно. Алексей Плещеев в одном из писем ссылается на благосклонный отзыв Михаила Салтыкова-Щедрина. В другом — на восторг Владимира Короленко. Но отчасти согласен с критикой коллег, пусть и выражается крайне деликатно: «Некоторые фигуры требуют действительно более широкого развития, — т. е. я хочу сказать, что в них есть материал для этого и что жаль с ними расставаться… всё хочется, чтоб они ещё раз встретились в повести… Ведь, напр., на озорнике Дымове можно я не знаю какую драму создать… Продолжайте Христа ради историю Егорушки. Я глубоко убеждён, что вещь эту ожидает огромный успех».
Что было дальше?
«Степь» принесла Чехову в первую очередь финансовую стабильность — для писателя, который был кормильцем огромной семьи, это играло важную роль. Именно благодаря этой публикации и сотрудничеству с «Северным вестником» он смог, с одной стороны, обеспечить семью. С другой — наконец последовать совету Григоровича: отказаться от ежедневной мелкой работы, писать реже.
Отдельная глава в истории «Степи» — судьба произведения уже в двадцатом веке. Чехов больше, чем кто-либо, повлиял на послевоенное европейское кино. Сам принцип построения сюжета — из сценок, не связанных между собой, — был провозглашён французскими критиками (в первую очередь Андре Базеном) наиболее кинематографичным. Не только чеховская проза вообще, но и «Степь» в частности оказалась в положении наиболее актуальной классики. Повесть дважды экранизировали — Альберто Латтуада в 1962-м и Сергей Бондарчук в 1977-м.
Следы «Степи», её раздробленности и одновременно медитативности, можно обнаружить примерно во всей американской литературе с тридцатых годов до сегодняшнего дня. Практически общим местом считается сравнение «Степи» и, скажем, фолкнеровского романа «Шум и ярость», в котором логика развития событий тоже заменена случайностью. Но влияние это не прямое, а опосредованное. Для тех, на кого этот принцип сюжетосложения оказал влияние, Чехов в первую очередь драматург.
«Степь» — неоконченный роман?
Ещё во время публикации повести Чехов намекал своим корреспондентам, что у неё будет продолжение. Это лишнее подтверждение, что именно «Степь» должна была стать тем самым романом, которого от Чехова так ждали. Григорович даже предлагал ему сюжет — самоубийство юноши, на что Чехов, едва окончив «Степь», отвечал в письме, что собирается использовать эту идею в следующей повести о Егорушке. А заодно бегло изложил её сюжет:
