Полка. О главных книгах русской литературы - [114]
Почему в повести невозможно защититься от тёмных сил?
В «Выбранных местах из переписки с друзьями» Гоголь пишет, что «диавол выступил уже без маски в мир». От дьявола можно было защититься, пока он был притворщиком, пакостником, выступал в маске шута, а теперь, когда он стал обывателем и зрителем, ему сопротивляться нельзя. Как только дьявол становится зрителем, как в «Вие», он становится всемогущим. Таким шутом без маски, зрителем дел человеческих, усреднённым обывателем, похожим на всех, нейтральным во всём, вполне был Чичиков; Николай Бердяев в статье «Духи русской революции» даже увидел в Чичикове и Хлестакове первых «бесов», конформистов, карьеристов и беспощадных авантюристов революционной эпохи. Таким образом, Гоголь предвосхитил дальнейший антимещанский пафос русской литературы, от Константина Леонтьева («Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения») до Владимира Набокова («Облако, озеро, башня»): готовность видеть в посредственных людях, любителях зрелищ и готового культурного продукта, главный инструмент нечистой силы.
Николай Гоголь. «Нос»
О чём эта книга?
Однажды утром с лица майора Ковалёва необъяснимым образом пропадает нос, который вскоре находит в свежеиспечённом хлебе цирюльник Иван Яковлевич. Нос эмансипируется и начинает жить собственной жизнью: получает чин статского советника, ходит в церковь и готовится удрать за границу, пока наконец столь же необъяснимо не оказывается на своём прежнем месте. Абсурдистская социальная притча или просто фривольный анекдот — «Нос» остаётся загадочным произведением, вызывающим недоумение и порождающим смелые трактовки.
Когда она написана?
Первоначальный набросок повести относится к концу 1832 года; первая полная редакция, дошедшая до нас в черновом варианте, — к началу 1834 года; первая завершённая редакция датируется 1835 годом. К этому времени Гоголь уже напечатал «Вечера на хуторе близ Диканьки» (1831–1832), сборники «Арабески» и «Миргород» (1835) и стал знаменитым писателем. В начале 1840-х годов он значительно переработал повесть: радикально переделал и расширил финал, выделив его в особую третью главу. В результате абсурдно-комический текст обрёл идеальную композицию: 1-я глава — завязка, история цирюльника Ивана Яковлевича, нашедшего нос в хлебе; 2-я глава — основная часть, история майора Ковалёва; 3-я глава — неожиданная и немотивированная развязка, за которой следует пародийное и ничего не объясняющее рассуждение повествователя о смысле повести.
Лев Бакст. «Встреча майора Ковалева с носом». 1904 год. Композиция по мотивам повести Н. В. Гоголя «Нос»[500]
Гравюра с портрета Николая Гоголя работы Александра Иванова. 1841 год[501]
Как она написана?
По сравнению с ранними «малороссийскими» повестями Гоголя с их фольклорной демонологией, в повестях петербургского цикла всё большее место занимает подспудная, неявная фантастика, проявляющаяся в деталях быта и поведения персонажей[502]. Сверхъестественные силы уже не вмешиваются в действие, но как бы присутствуют на заднем плане, прорываясь в речь героев. По словам Юрия Тынянова, «фабульная схема гоголевского „Носа“ до неприличия напоминает бред сумасшедшего»[503]. «Чорт его знает, как это сделалось», — говорит себе цирюльник. «Чорт хотел подшутить надо мною!» — объясняет Ковалёв. «Каким же образом, какими судьбами это приключилось? Только чорт разберёт это!»
Фантастика лишается мотивировки и становится свойством призрачного петербургского мира. Гоголевский Петербург — неестественный, ненормальный и невероятный город[504]. Сама повседневная жизнь в нём иррациональна, обыденная логика подменяется логикой абсурда. В этом отношении повесть «Нос» во многом предвосхитила психопатологические, абсурдистские и гротескные тенденции авангардного искусства XX века.
Техника гоголевского повествования получила название сказа. Термин этот ввёл Борис Эйхенбаум[505][506]. Сказ — это художественный монолог, имитирующий спонтанную устную речь со всеми её алогизмами, повторами и дефектами. История подаётся «сквозь призму сознания и стилистического оформления посредника-рассказчика»[507]. Сюжет, построенный на анекдоте, сокращается до минимума, вместо череды событий и положений (или наряду с ними) мы становимся свидетелями разнообразной смены речевых масок[508]. Яркий пример такой смены — финал «Носа»: рассказчик внезапно берёт на себя роль рецензента собственной повести, после чего запутывается окончательно. В отличие от «Вечеров на хуторе близ Диканьки», сказ использован здесь не ради имитации «экзотической» народной речи, а как самоценный стилистический приём. Если в
