Политики природы. Как привить наукам демократию - [140]

197 Мне довелось почувствовать слабость подобной формулировки в Университете Чикаго, когда на меня одновременно обрушился гнев «сокалистов», настаивавших, что я должен провести абсолютное, а не относительное различие между «различными» туземными космологиями, и насмешки Маршала Салинса и его студентов, которые, в свою очередь, настаивали на том, что я с уважением отношусь к различным туземным космологиям, не требуя от них соответствия принципу единства реальности, который диктуется принципом симметрии и который должен был бы состоять в объяснении «той самой» космологии физиков в выражениях самих туземцев. Все были единодушны в стремлении избежать дискуссии по моим правилам: первые – чтобы сохранить единство природы; вторые – чтобы сохранить множество космологий. Для первых я был антропологом-релятивистом, для вторых я давал науке слишком много полномочий, требуя, чтобы мы снова говорили о реальности. Натуралисты были возмущены тем, что я говорю о множестве, культуралисты – тем, что я все еще использую эту устаревшую идею единства. Общим было лишь возмущение, хотя оно было направлено именно на то, что успокаивало противоположный лагерь, на его трансференциальный объект. Представители обоих лагерей стучали кулаком по столу, но в разное время, что создавало эффект барабанного боя! Я никогда не видел столь четкого разделения функций между натуралистами и культуралистами. Если теперь благодаря научным войнам нам известен эффект, который производит на специалиста по космологии культуралистское объяснение в космологических терминах «среди прочих», то, насколько мне известно, мы не знаем, какой эффект оно произведет на «культуру», лишенную доступа к реальности, если ей станут выказывать уважение как одной «среди прочих».

198 В моем исследовании модерна я попытался сделать антропологию «симметричной», чтобы она могла включать в себя не просто природы и культуры, а то, что я тогда называл «природо-культурами», которые можно сравнивать по другим критериям, отличным от универсальной природы. Выражение было весьма неуклюжим, а сама попытка – весьма наивной, так как, если даже мы делаем артефакты симметричными, они остаются артефактами. Антропологи за редким исключением сохранили биполярную организацию своей дисциплины: см. тем не менее Viveiros de Castro Eduardo. The World as Affect and Perspective: Nature and Culture in Amerindian Perspectives. Это тем более прискорбно потому, что, как неоднократно замечал Маршалл Салинс (Sahlins Marchall. «Goodbye to Tristes Tropes: Ethnography in the context of Modern World History». [1993]) само понятие культуры изменилось с тех пор, как она была усвоена другими в виде одной из специфических форм политики; этот процесс Аппадураи называет «глобализацией различий»: Appadurai Arjun. Modernity at Large: Cultural Dimensions of Globalization. 1996.

199 Напомним, что с нелюдьми́ всегда обращались лучше, чем с людьми, что я продемонстрировал вслед за Стенгерс во второй главе. На самом деле, их упрямство не представляет проблемы. Никто даже не мог себе представить, что о них можно вести речь, не заставив их заговорить при помощи сложных механизмов, причем переводчик зачастую рисковал своей жизнью. Но в том, что касается людей, подобные механизмы и специальные устройства по-прежнему встречаются редко. Этим объясняется сделанный в данном разделе акцент на встрече между различными «культурами». Именно их нужно приобщать к цивилизации. Встречи с нелюдьми́ после обезвреживания (политической) эпистемологии представляют куда меньшую проблему. В отношении вещей мы всегда проявляем вежливость!

200 В старой модернистской тематике «нейтральности» Науки проявлялось отсутствие уважения к нелю́дям, не способным, как считалось, делать различия и сведенным к нелепому наличному бытию инанимизма•. См.: Bloor. Op. cit. 1998.

201 Я заимствую выражение и аргументацию у Стенгерс: Stengers. Op. cit. 1997. См. удачный пример: Pury Sybille. Traité du malentendu. Théorie et pratique de la méditation interculturelle. 1998.

202 Именно по этой причине Изабель Стенгерс призывала «покончить с толерантностью» – в этой толерантности всегда было что-то невыносимое (Stengers. Op. cit. 1997), особенно если она достигается за счет отказа от требования реальности. Таков пагубный эффект модернистской идеи убеждения: люди модерна убеждены, что другие также имеют убеждения (Latour. Op. cit. 1996a). Нет ничего хуже толерантности мультикультурализма. Открытость разума кого-то вроде Гегеля, который сам выполняет всю дипломатическую работу по производству синтеза, также едва ли может считаться добродетелью, потому что он занимается ею один в своем кабинете. Несложно договориться с теми, с кем уважительно говоришь издалека, помещая их непонятно где и рассматривая как давно пройденный этап истории абсолютного Духа!

203 Об истории соглашения относительно matters of fact можно прочесть в книге Шейпина и Шеффера (Shapin et Schaffer. Op. cit. 1993; Shapin. Op. cit. 1994). Если XVII век придумал, как положить конец гражданским войнам, заключив мир относительно фактов, получаемых в лаборатории, установленных