Политики природы. Как привить наукам демократию - [137]

170 Основная проблема социологии наук заключается именно в том, что она слишком сблизила два этих термина, чтобы найти заключенное в них критическое противоречие до того, как в корне изменить отношения в критической или некритической форме. Об этой felix culpa (счастливой вине (лат.). – Примеч. пер.) социологии см.: Latour. Op. cit. 1996a.

171 И в этом случае смысл общего идет дальше здравого смысла, признавая тысячи промежуточных этапов в степени уверенности между существованием и несуществованием. Стоит только задуматься о тысяче нюансов реализма, присутствующих в простейшем утверждении: курение сигарет приводит к смерти или, из этой же серии, скорость на дороге является причиной аварий со смертельным исходом. В каком мире мы должны жить, чтобы эти высказывания содержали окончательную истину? Понятие различия в степени приобретает особую важность с учетом того, что сегодня мы имеем дело с неожиданным развитием событий, а именно с искусственным продолжением научных споров, которые мы считали давно оконченными. Это касается опасности сигарет, глобального потепления, Туринской плащаницы, рисков, связанных с ядерными отходами, и т. д. Сам факт наличия научных дисциплин сегодня совершенно не означает, что дискуссия закрыта.

172 Именно Шмитту мы обязаны тем, что снова стала очевидной крайняя политическая важность врага, к которому мы не испытываем ненависти, но я, разумеется, распространяю действие этого понятия на нелюдéй или, точнее, на составные пропозиции, состоящие из людей и нелюдéй. См. его знаменитое определение: «Пусть политический враг не будет морально зол, путь не будет он эстетически безобразен, он не должен оказаться хозяйственным конкурентом, а может быть, даже обнаружится, что с ним выгодно вести дела. Он есть именно иной, чужой, а для существа его довольно и того, что он в особенно интенсивном смысле есть нечто иное и чуждое, так что в экстремальном случае возможны конфликты с ним, которые не могут быть разрешены ни предпринятым заранее установлением всеобщих норм, ни приговором “непричастного” и потому “беспристрастного” третьего. Возможность правильного познания и понимания, а тем самым и полномочное участие в обсуждении и произнесении суждения даются здесь именно только лишь экзистенциальным участием и причастностью» (Шмитт К. Понятие политического // Понятие политического / Пер. А. Ф. Филиппова. Спб: Наука, 2016. С. 302).

Примечания к пятой главе

173 Даже когда Покок в своем монументальном классическом исследовании (Pocok J.G.A. Le moment machiavélien. La pensée politique florentine et la tradition républicaine atlantique. 1997) реабилитирует Макиавелли и традицию, которую он представляет, то из благих побуждений сводит ее к Аристотелю, соглашаясь максимально отдалить политические полномочия от эпистемологии. Не похоже, что он осознает, что эта форма политической эпистемологии• не является сама собой разумеющейся.

174 О метафорах политического тела в «Горгии» см. седьмую и восьмую главу: Latour. Op. cit. 1999b.

175 Подобные выступления против власти не обнаруживают, несмотря на все усилия, присутствие власти в любом соотношении сил: она, скорее, принимает в них участие (см. Заключение). Критический дискурс замешан на (политической) эпистемологии: это приемный сын одновременно Сократа и Калликла. О понятии власти см.: Law John. Power, Action, and Belief: A New Sociology of Knowledge? 1986. В этом заключается основное отличие между критической социологией, которая использует понятие власти в качестве своего основного оружия, и социологией критики, которая интересуется одержимостью социологов властным дискурсом. Помимо фундаментальной работы Болтански и Тевено (Boltanski et Thevenot. Op. cit. 1991), см. антропологию критического поведения: Latour. Op. cit. 1996a.

176 Это не имеет никакого отношения к легитимации установленных фактов – соотношению сил, – столь ценимых критической социологией, которая полагает, что существенно продвинется, если возобновит дискуссию о первичных и вторичных качествах: насилие становится объяснительной силой, невидимой для акторов, пока illusio накрывает своим плащом произвольных значений наготу соотношений сил. Натурализация• снова расширяется, но на этот раз со стороны двора, т. е. общества•, а не со стороны сада, т. е. природы.

177 В этом разделе я кратко излагаю содержание Latour. Op. cit. 1991 и 1999b. Обо всех этих механизмах парадоксального хода истории см. непревзойденную книгу Шарля Пеги Клио, Диалог истории с языческой душой (Peguy Charles. Clio. Dialogue de l’histoire et de l’âme païenne. [1961]).

178 Я напоминаю, что выражение «политический противник» больше не означает недочеловека, «проклятую гадину» или какое-то другое ругательство, а произносится с уважением: то, что подвергает коллектив опасности, может стать союзником и совершенно не касается морали, которая может снова «выудить» исключенных.

179 Можно задаться вопросом о связи между преступлениями и катастрофами этого наконец завершившегося века с этой суицидальной и апокалиптической концепцией. По правде говоря, люди модерна всегда хотели своей собственной гибели, уничтожения их собственного