Политическое завещание Ленина: реальность истории и мифы политики. - [10]

«Хрущевская» версия ленинского «Завещания» не оригинальна. Эклектическая по существу своему, она заимствовала из сталинской концепции важнейшие положения и оценки, относящиеся к истории социалистической революции и внутрипартийной борьбы, скорректировав их присущими троцкистской концепции оценками Сталина, его отношений с Лениным, а также политических отношений Ленина и Троцкого в 1921—1922 гг. Официальная советская историография, начиная с доклада Хрущева на XX съезде КПСС (1956) и вплоть до доклада Горбачева о 70-летии Великой Октябрьской социалистической революции (1987), официально предавая Троцкого анафеме, заимствовала без должной критики сообщаемые им факты, принимала его оценки.

От своей «крестной» историографической «матери» — троцкистской историографии — «хрущевская» историографическая версия отличается, по сути, двумя главными тезисами. Во-первых, стремлением проигнорировать (именно проигнорировать, а не доказать несостоятельность) главную для Троцкого связь — его и Ленина. «Хрущевская» версия не поддерживала тезис Троцкого о том, что Ленин видел в нем своего наследника. Во-вторых, она замалчивала (опять же не аргументировала против) утверждение Троцкого, что «Завещание» Ленина (имелось в виду «Письмо к съезду») способствовало не смягчению внутрипартийной борьбы, а наоборот, ее обострению. В-третьих, они различаются оценками содержащихся в «Завещании» предложений, призванных обеспечить развитие революции. В отличие от троцкистской в хрущевской схеме критика Сталина занимала уже более скромное место, входя в «обойму» центральных проблем наряду с вопросами индустриализации, кооперации, культурной революции, партийного и государственного строительства. Тем не менее, в политическом отношении она оставалась «ударной темой». Правда, к «Письму к съезду» такая расширительная трактовка не имеет никакого отношения, поскольку в нем вопрос о генсеке стоит в совершенно иной плоскости. Но Хрущева в 1956 г. в ленинском «Завещании» интересовала лишь его способность обслуживать актуальные политические потребности.

Ряд положений (оценка последних статей В.И. Ленина как вершины ленинского творчества) был заимствован Хрущевым у Бухарина, который развил эту тему в докладе, посвященном 5-й годовщине со дня смерти В.И. Ленина (январь 1929 г.)[21]. Именно от Бухарина идет трактовка «Завещания» как цельного и завершенного комплекса документов, в котором он подвел итог всей своей политической деятельности, а также пришел к переоценке ряда прежних представлений.

Все это позволило «хрущевской» историографии акцентировать тезис о политической и личной антисталинской направленности последних ленинских статей и писем в интересах создания идеологической и политической базы для развертывания критики «культа личности Сталина».

Основные положения этой историографической версии можно свести к следующему. Ленин перед лицом наступающей болезни решил подытожить свои взгляды по вопросам развития социалистической революции и строительства социализма в СССР. В последних своих письмах и статьях он завершил разработку планов индустриализации, кооперации и культурной революции, дал принципиальные установки по вопросам национально-государственного строительства, совершенствования политической системы диктатуры пролетариата. Попутно он указал на личные качества ряда руководителей партии, которые могли сыграть отрицательную роль факторов в деле развития революции. Особой критике был подвергнут Сталин, в отношении которого Ленин предложил съезду партии «переместить» его с должности генерального секретаря. От сталинской историографии сохранялась общая интерпретация истории внутрипартийной борьбы в начале 20-х годов.

После XX съезда КПСС доступ историков к архивным материалам был облегчен, но оставался выборочным в отношении и проблематики, и круга исследователей, и документов, которые позволяли аргументировать официальную концепцию и не позволяли провести обстоятельный анализ ее. Объективно это способствовало усилению влияния троцкистской историографии на советскую историческую науку. В результате вся советская историография начиная с 1956 г. и до конца 1980-х годов лишь «озвучивала» заданные ей схемы и оценки, тиражировала их, обходясь при этом предельно ограниченным количеством без конца повторяющихся фактов и аргументов. Работы этого времени, написанные как «под копирку», не представляют научной ценности и не дают ничего нового по сравнению со своими прототипами — докладом Хрущева на XX съезде и постановлением ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий». Кроме того, «хрущевская» историография ленинского «Завещания» была почти абсолютно обезличена. В Ленине с трудом стал угадываться живой человек, политик с присущими ему сильными и слабыми сторонами, страстями, личными симпатиями и антипатиями. Его место прочно занял абстрактный образ гения революции, безошибочно указующего единственно верный путь в неведомое будущее и прорицающего его так, будто оно им уже заранее было предначертано не только в главном, но и в деталях.

Характеризуя политическую ситуацию, в которой протекала работа Ленина в последний период его деятельности, «хрущевская» историография тщательно обходила все факты, показывающие нарастание политического противостояния Ленина и Троцкого, глубокого конфликта внутри партийного и государственного руководства, конфликта, порожденного принципиальными разногласиями и осложненного личными отношениями. Между тем без изучения этой борьбы многое невозможно понять в проблемах, связанных с ленинским «Завещанием». Мысли, планы, поступки оказываются в этом случае оторванными от характеров, страстей, взглядов и устремлений их носителей, а следовательно, предельно искаженными. Этот пласт сложных проблем был в науке подменен бесконечным пережевыванием «характеристик» Сталина и сетованиями по поводу того, что XIII съезд не прислушался к совету Ленина. Выпячивание на первый план личных отношений Ленина и Сталина при забвении принципиальных разногласий и политической борьбы Ленина с Троцким до неузнаваемости искажало картину личных и политических взаимоотношений в руководстве партии. В части, касающейся ленинских «характеристик», все считалось абсолютно ясным. Между тем они порождают множество вопросов, мимо которых проходили шеренги историков, не утруждавшие себя ни критическим подходом, ни аргументацией сформулированных в них положений. В результате последние письма и статьи В.И. Ленина отрывались от политической борьбы, которая велась в это время в руководстве партии. Но было бы несправедливо ставить это всем историкам в упрек, поскольку в данном вопросе политика держала историю на «коротком поводке» и на «голодном пайке».