Политические партии - [13]
Среди факторов, которые определяют влиятельность депутатов в партии, решающим остается ее генезис. Нужно сказать больше: вся жизнь партии несет на себе родовую печать ее происхождения, и положение депутатов в партии служит частным проявлением общего соотношения электоральной и парламентской активности с другими формами ее деятельности. Партии, созданные вне парламента, гораздо более индифферентно относятся к нему, нежели те, кто вскормлен и рожден в тени этого сераля. Для последних завоевание мест в политических ассамблеях выступает основой жизни партии, оправданием ее существования и высшей целью бытия. Для первых же избирательная и парламентская борьба хотя и остается весьма значимой, но она всего лишь один из элементов общей деятельности, одно из средств, которое наряду с другими используется для достижения политических целей. Во Франции, например, для партии радикалов основной заботой неизменно выступает завоевание максимума парламентских мест; для МРП главное — это продвижение в политическую жизнь определенных духовных и моральных ценностей, и она придает воспитательной деятельности такое же значение, как и политическим битвам; для коммунистической партии, наконец, избирательные баталии есть прежде элемент, зачастую второстепенный, общей стратегии, нацеленной на полный захват власти и тоталитарное ее отправление. Конечно, подобные различия связаны не только с особенностями генезиса, но влияние последних неоспоримо. Этим и объясняется, что партии внешнего происхождения, даже доктринально связанные с парламентской системой, никогда не придают ей той же значимости, которую она имеет для партий первого типа. Их развитие фактически обнаруживает известное равнодушие (часто неосознанное и подавляемое) по отношению к парламенту и выборам.
Это замечание настолько серьезно, что порой представляется, будто электоральный и парламентский путь соответствуют традиционному, а внешнее и происхождение — современному типу. До 1900 г. большая часть политических партий зарождалась первым способом: если не считать влияния церкви на некоторые католические партии (в особенности бельгийскую консервативную), финансово-промышленных образований — на партии правой, а кружков интеллектуалов (и франкмасонства) — на ряд либеральных, до появления социалистических партий в начале XX века вмешательство внешних сил в политические процессы обнаруживается очень редко. Но с этого момента именно внешнее происхождение становится правилом, а парламентское — исключением. Недавний пример возникновения и поражения Республиканской партии свободы во Франции и ее поражение хорошо показывает исключительный характер такого пути в современную эпоху. Нужно, однако, сделать исключение для молодых (с точки зрения демократии) стран, то есть государств, где политические ассамблеи и всеобщие выборы реально только еще начинают функционировать: здесь развитие партий в основном соответствует первому из описанных типов. Это не противоречит предшествующему утверждению, но, напротив, подтверждает его истинность, показывая, что электоральный и парламентский путь создания партий характерен для определенной фазы эволюции демократии, а именно стадии постепенного становления всеобщего избирательного права (на практике, а не только в юридических документах, поскольку последние ей обычно предшествуют). Речь идет о прогрессирующем вовлечении массы новых избирателей, переходе от личного выбора к коллективному: развитие комитетов этому как раз и соответствует. Но как только эта первая фаза закончилась и партии вполне конституировались, возникновение новых наталкивается на барьер уже существующих: чтобы его преодолеть, разрозненных местных инициатив совершенно недостаточно, они глохнут там же, где зарождаются, и неспособны создать настоящую национальную партию. Иначе говоря, первый путь соответствует созданию политических партий в стране, где еще не существует системы организованных партий. С тех пор как такая система функционирует, настойчиво заявляет о себе второй путь.
Книга первая. Структура партий
Введение
Структура партий характеризуется многообразием. За одним и тем же понятием стоят три или четыре социологических типа, различающиеся по базовым элементам, способам их интеграции в определенную целостность, внутренним связям и руководящим институтам. Первый из них соответствует «буржуазным» партиям XIX века, которые и сегодня все еще существуют в виде консервативных и либеральных партий. В США они продолжают полностью занимать политическую сцену (вместе с тем американские партии отличаются и весьма оригинальными чертами). Они базируются на небольших комитетах, довольно независимых друг от друга и обычно децентрализованных; они не стремятся ни к умножению своих членов, ни к вовлечению широких народных масс — скорее они стараются объединять личностей. Их деятельность целиком направлена на выборы и парламентские комбинации и этом смысле сохраняет характер наполовину сезонный; их административная инфраструктура находится в зачаточном состоянии; руководство здесь как бы распылено среди депутатов и носит ярко выраженную личностную форму. Реальная власть принадлежит то одному, то другому клану, который складывается вокруг парламентского лидера; соперничество этих группировок и составляет жизнь партий. Партия занимается проблемами исключительно политическими, доктрина и идеологические вопросы играют весьма скромную роль; принадлежность к партии чаще всего основана на интересе или традиции.
Бывают редкие моменты, когда в цивилизационном процессе наступает, как говорят немцы, Stunde Null, нулевой час – время, когда история может начаться заново. В XX веке такое время наступало не раз при крушении казавшихся незыблемыми диктатур. Так, возможность начать с чистого листа появилась у Германии в 1945‐м; у стран соцлагеря в 1989‐м и далее – у республик Советского Союза, в том числе у России, в 1990–1991 годах. Однако в разных странах падение репрессивных режимов привело к весьма различным результатам.
Сборник воспоминаний и других документальных материалов, посвященный двадцатипятилетию первого съезда РСДРП. Содержит разнообразную и малоизвестную современному читателю информацию о положении трудящихся и развитии социал-демократического движения в конце XIX века. Сохранена нумерация страниц печатного оригинала. Номер страницы в квадратных скобках ставится в конце страницы. Фотографии в порядок нумерации страниц не включаются, также как и в печатном оригинале. Расположение фотографий с портретами изменено.
«Кольцо Анаконды» — это не выдумка конспирологов, а стратегия наших заокеанских «партнеров» еще со времен «Холодной войны», которую разрабатывали лучшие на тот момент умы США.Стоит взглянуть на карту Евразии, и тогда даже школьнику становится понятно, что НАТО и их приспешники пытаются замкнуть вокруг России большое кольцо — от Финляндии и Норвегии через Прибалтику, Восточную Европу, Черноморский регион, Кавказ, Среднюю Азию и далее — до Японии, Южной Кореи и Чукотки. /РИА Катюша/.
Израиль и США активизируют «петлю Анаконды». Ирану уготована роль звена в этой цепи. Израильские бомбёжки иранских сил в Сирии, события в Армении и история с американскими базами в Казахстане — всё это на фоне начавшегося давления Вашингтона на Тегеран — звенья одной цепи: активизация той самой «петли Анаконды»… Вот теперь и примерьте все эти региональные «новеллы» на безопасность России.
Вместо Арктики, которая по планам США должна была быть частью кольца военных объектов вокруг России, звеном «кольца Анаконды», Америка получила Арктику, в которой единолично господствует Москва — зону безоговорочного контроля России, на суше, в воздухе и на море.
Успехи консервативного популизма принято связывать с торжеством аффектов над рациональным политическим поведением: ведь только непросвещённый, подверженный иррациональным страхам индивид может сомневаться в том, что современный мир развивается в правильном направлении. Неожиданно пассивный консерватизм умеренности и разумного компромисса отступил перед напором консерватизма протеста и неудовлетворённости существующим. Историк и публицист Илья Будрайтскис рассматривает этот непростой процесс в контексте истории самой консервативной интеллектуальной традиции, отношения консерватизма и революции, а также неолиберального поворота в экономике и переживания настоящего как «моральной катастрофы».