Политические партии Англии. Исторические очерки - [27]

Деление в верхах партии кавалеров на «людей меча» (swordmen), ультра и умеренных, иначе, конституционных роялистов, «кочует» в десятках трудов историков. Термин «конституционные роялисты» относительно нов. В XVII в. его не использовали, однако он встречается в работах самого видного вигского историка XIX в. Т. Маколея. В современной ревизионистской историографии правомерность использования этого понятия для обозначения группы политиков, таких как Хайд, Фолкленд, Хертфорд, Линдсей, двоюродный брат короля Джеймс Стюарт (герцог Ричмонд), Колпепер, подвергается обоснованной критике. Историк Д. Скотт пишет о неопределенности этого понятия, не позволяющего учесть расхождения и даже противоречия, существовавшие между этими лицами. Его тезис заключается в том, что в основе политических разногласий в роялистской верхушке лежали не моральные различия между теми, кто окружал короля (а именно на это последовательно намекал Кларендон), и даже не отличия в принципах, которые они разделяли. Этих отличий было вообще не так много, как казалось историкам. Дело в том, что в последовательности вызовов, с которыми сталкивалась сохранившая верность монарху часть политической нации, реакция вовлеченных лиц диктовалась не принадлежностью к определенной группе, а обстоятельствами и идейными соображениями[148]. Так Скотт отмечал, что ни один из роялистов, даже Дигби, которого изображают едва ли не самым «антиконституционным» из всех, не возражал против принципа «господства закона». Среди «конституционалистов» вряд ли найдутся хотя бы двое, чьи взгляды совпадали, что не удивительно: в Англии того времени отсутствовало представление о конституции как совокупности принципов управления. Например, такие близкие в политическом и житейском плане деятели, как Хайд и Фолкленд, расходились в вопросе о роли англиканской церкви. Хайд видел в ней часть системы управления, в известной степени политический институт, развивающий добродетели и порядок. Фолкленд придерживался иного взгляда: англиканская церковь — наилучшая из всех церквей, но к управлению она вовсе не имеет отношения. Ричмонд и Линдсей, которых рассматривают как твердых конституционалистов, были преданными сторонниками такого «твердолобого» роялиста, как принц Руперт. Хайд был твердым противником любого ограничения королевских прерогатив, что сказывалось на всякой попытке мирных переговоров. Недаром некоторые парламентарии были убеждены, что он более чем кто другой из роялистов, виновен в их срыве. В приверженности «древнему устройству» (то есть к монархическим принципам) с ним был солидарен Николас. Скотт писал: «Как трудно найти «конституционалистов», которые постоянно и недвусмысленно высказывались в пользу переговоров с доверием к парламенту, также трудно найти «ультра», которые постоянно и недвусмысленно высказывались против них»[149]. Все зависело от ситуации. Руперт выступил за переговоры задолго до того, как в военном отношении дело короля было окончательно проиграно. Даже Дигби время от времени говорил о переговорах. При этом следует помнить: поддержка переговоров на словах не всегда означала готовность к компромиссу.

Скотт считает, что столь же проблематично говорить об «абсолютистской» фракции в Оксфорде, как и о конституционных роялистах. Если сторонниками абсолютизма считать тех, кто полагал, что король вправе по своему усмотрению вводить законы, то таких в лагере кавалеров не было, может быть, за исключением Томаса Гоббса. Хотя парламентарии в полемическом задоре обвиняли своих оппонентов в приверженности тирании, это вряд ли справедливо. В чем король ограничен, роялисты понимали по-разному: Хайд, например, считал, что приверженность монарха закону строится исключительно на моральных основаниях. Если же сводить абсолютизм к идее о том, что власть короля от Бога, то к числу сторонников абсолютизма придется отнести всех без исключения роялистов.

В январе 1644 г. Карл I созвал в Оксфорде парламент. Большинство историков полагает, что это было сделано по совету Хайда. Созыв парламента в противовес «мятежному» парламенту, заседавшему в Вестминстере, сулил политические преимущества и мог способствовать «легализации» политики короля. Основания для реализации этого плана существовали: более половины пэров не принимали участие в работе палаты лордов в Лондоне и могли присоединиться к роялистскому парламенту. В Оксфорд также прибыло более ста членов нижней палаты. Карл I открыл парламент в главном зале Крист Черч, обратившись к парламентариям с адресом, в котором говорилось о том, с какой неохотой он вступил в войну против мятежников, о том, что ситуация усугубилась со вступлением на английскую землю вражеской — шотландской — армии, и что он нуждается в их совете и поддержке. Речь Карла вызвала воодушевление — роялистский парламент принял резолюцию о том, что каждый англичанин под угрозой быть обвиненным в измене должен вступить в войну с Шотландией. В то же время поддержка не была безграничной: 118 членов нижней палаты и 34 лорда (больше половины из числа находившихся в Оксфорде) подписали обращение к Карлу I, предлагая ему вступить в переговоры с Эссексом. Это не вызвало у короля энтузиазма, и 7 февраля король вновь обратился к парламенту, требуя санкционировать сбор принудительного займа. В своей речи он впервые допустил, что может не дожить до победы над мятежниками, но, добавил он, есть тот, кто, как он надеется, доживет до этого счастливого дня. При этих словах он выдвинул вперед старшего сына Чарльза. Подействовал ли на парламентариев этот красивый и драматический жест, неизвестно, но заем в размере ста тысяч фунтов стерлингов они утвердили, а вслед за этим согласились с увеличением налогов. Парламент также направил в Вестминстер свои предложения, которые были быстро отвергнуты, после чего лондонские депутаты были объявлены «изменниками». Оксфордский парламент просуществовал недолго. 16 апреля король распустил его до 8 октября, но, как оказалось, окончательно. Насколько Карл I был искренен, созвав парламент? Историки сходятся: в его решении была изрядная доля лицемерия. Трудно сказать, в какой мере удалось «переиграть» Вестминстер, избавившись от обвинений в «абсолютизме», но утилитарную задачу Карл решил: его военные усилия были легитимированы. Когда после битвы при Незби в июне 1645 г. в руках круглоголовых оказался обоз монарха, секретарю Николасу пришлось оправдываться перед сторонниками. Из опубликованных парламентом бумаг вытекало, что Карл именовал бутафорский оксфордский парламент «нечистокровным».