Политические партии Англии. Исторические очерки - [18]
Следует сказать, что для правильного понимания контекста используемых категорий требуются небольшие пояснения. Было бы правильным в первом и втором случае добавить понятие «конфессиональный», ибо и индивидуализм, и свободомыслие трактуются Милнером с известной долей религиозного оттенка. Индивидуализм — это в первую очередь право личного общения с Богом, а потом все остальное, свободомыслие — это прежде всего вольная интерпретация Священного писания, наконец, атеизм, — это вовсе не материалистический взгляд на природу, а скорее натурфилософское обоснование отсутствия абсолюта вне индивидуальной совести верующего. Последнее обстоятельство весьма существенно, ибо в нем, более чем в двух других, видится неортодоксальность представлений индепендентов.
С легкой руки Макса Вебера соотношение протестантизм-рационализм-капитализм стало аксиоматичным. Для Вебера понятия протестантизм и рационализм — вообще понятия синонимичные или даже тождественные, их парная эволюция однозначна развитию кальвинизма. Между тем рассуждения Голдмана-Милнера демонстрируют то, что современная наука постепенно начинает освобождаться от влияния некоторых недостатков веберовских конструкций.
Дело в том, что англичане никогда не разделяли тех рафинированных протестантских доктрин, которыми увлекались на континенте. Англиканство и его конфессиональный комплекс во многом обязаны синтезу лютеранства, кальвинизма и буцерианства; единственная попытка видоизменить или очистить английскую церковь кроется в пресвитерианстве с его огромным желанием кальвинизировать церковный строй и богослужение в национальном масштабе.
Как показала история, пресвитерианам не суждено было добиться успеха в своем начинании, и в этом, как нам кажется, следует видеть определенный результат их утилитарной, реформистской политики. Крушение их надежд стало заметным особенно в «революционные» годы, когда изменились не только общественные интересы, но и, как отмечают Голдман и Милнер, перестроилась вся система коллективного сознания, тяготевшая теперь к рационалистическому объяснению и изменению действительности. В данном случае реформизм просвитериан естественным образом наталкивался на непонимание или считался недостаточным, а, следовательно, отвергался. Напомним, что индивидуализм, свободомыслие и атеизм — суть элементы рационалистической системы видения мира, в том варианте, где роль религиозных мотивов еще достаточно велика, отражают тенденцию не к централизации и укреплению национальной церкви с ее строго регламентированной процедурой, а наоборот, низводят в этой области понятие национального до понятия индивидуального, причем источником откровения становится совесть самого верующего: рационально и удобно, а главное — нет потребности в традиционном посреднике и судье.
Возвращаясь к Веберу, нужно сказать, что его идеально-типической конструкции недостает четкости в понимании диалектики форм собственно «буржуазного» сознания. Не кальвинизм и его укрепление в системе «буржуазного» видения мира знаменовал радикальный путь в становлении особого типа мировоззрения, а связанная с отказом от него или многих его положений линия развития того феномена, который Вебер определял как «буржуазное сознание».
Надо отметить, что Милнеру принадлежит постановка достаточно сложной проблемы. Он и отчасти Голдман не побоялись увидеть в индепендентской доктрине, в системе используемых индепендентами аргументаций нечто близкое тем философским системам, которые претендовали на интеллектуальное господство в XVII в. Оказалось, что индепенденты занимались логикой нисколько не меньше, чем мистикой, и их логические конструкции, различного рода определения и классификации образуют вполне законченную систему.
Отождествление последней с рационализмом более чем оправдано[103]. Другое дело, что представленная Милнером классификация основных параметров видения индепендентов не дает четкого представления о том, что имеет в виду исследователь, когда использует сам термин «рациональное»: разумеется ли под этим все, что противостоит иррациональному, следовательно, в контексте эпохи — пассивно-созерцательному взгляду на мир, либо речь идет о духе спекулятивного системотворчества, отождествлявшего себя (все в том же контексте эпохи) с подлинно научным, активным взглядом на действительность.
Если признать второе верным, что, думается, будет правильным во всех отношениях, то выделенные Милнером характерные черты рационального видения окажутся не столь убедительными, как того хотелось бы: они скорее растворят индепендентскую доктрину в потоке схожих по набору качеств конструкций и систем. И разумный индивид, и наделенный соответствующими свободами гражданин, и свободно общающийся со своим Богом христианин — категории, появление и объяснение которых встречается и в другие эпохи, в тех системах, которые никогда не претендовали на то, чтобы быть рациональными. Их обнаружение в индепендентском мировоззрении не случайно, но взятые сами по себе, они ничего не значат и тем более ничего не проясняют. Существует нечто более фундаментальное, пронизывающее всю суть этого способа мышления.
