Политические деятели России 1850—1920-х. - [8]

В своих «Письмах к противнику» Герцен в конце 1864 г. писал в «Колоколе»:

«Что, Чернышевский отрекся от своих убеждений? Нет, он ушел на каторгу с святой нераскаянностью».

А через два года в конце 1866 г., Герцен в статье «Порядок торжествует» писал в «Колоколе»:

«Первые представители социальных идей в Петербурге были Петрашевцы. Их даже судили как «Фурьеристов». За ними является сильная личность Чернышевского. Он не принадлежал исключительно ни к одной социальной доктрине, но имел глубокий социальный смысл и глубокую критику современно существующих порядков. Стоя один, выше всех головой, середь петербургского брожения вопросов и сил, середь застарелых пороков и начинающихся угрызений совести, середь молодого желания иначе жить, вырваться из обычной грязи и неправды, Чернышевский решился схватиться за руль, пытаясь указать жаждавшим и стремившимся — что им делать. Его среда была городская, университетская, среди развитой скорби, сознательного недовольства и негодованья; она состояла исключительно из работников умственного движения, из пролетариата интеллигенции, из «способностей». Чернышевский, Михайлов и их друзья, первые в России звали не только труженика, съедаемого капиталом, но и труженицу, съедаемую семьей, к иной жизни. Они звали женщину к освобождению работой от вечной опеки, от унизительного несовершеннолетия, от жизни на содержании — ив этом одна из величайших заслуг их.

Пропаганда Чернышевского была ответом на настоящие страдания, слово утешения и надежды гибнувшим в суровых тисках жизни. Она им указывала выход. Она дала тон литературе и провела черту между в самом деле юной Россией — и прикидывавшеюся такою Россией, немного либеральной, слегка бюрократической и слегка крепостнической. Идеалы ее были в совокупном труде, в устройстве мастерской, а не в тощей палате, в которой бы Собакевичи и Ноздревы разыгрывали «дворян в мещанстве» — и помещиков в оппозиции.

Огромный успех социальных учений между молодым поколением, школа вызванная ими, нашедшая себе не только литературные отголоски и органы, но начала практического приложения и исполнения — имеют историческое значение».

Чернышевский был не только замечательный публицист, но и выдающийся литературный критик. Он раньше других заявил о мировом значении русской литературы. «Каково бы ни было достоинство произведений Пушкина, Грибоедова, Лермонтова и современных нам писателей, писал он еще в начале 50-х гг., — но они еще милее для нас, как залог будущих торжеств нашего народа на поприще искусства, просвещения и гуманности». (Собр. соч. т. 1, стр. 3191).

Чернышевский высоко ценил талант Тургенева . Он первый раскрыл в творчестве Л. Н. Толстого его «глубокий реализм, умение отразить всю полноту человеческих переживаний». Именно Чернышевский первый предсказал блестящее литературное будущее Толстому.

Один из товарищей детства и отрочества Александра II — известный писатель А. К. Толстой — зимой 1864-1865 г. во время охоты, стоя рядом с царем, решил воспользоваться случаем и замолвить слово за осужденного Чернышевского, которого он знал лично. На вопрос Александра II, что делается в литературе и не написал ли он, Толстой, что-либо новое, писатель ответил:

«Русская литература надела траур по поводу несправедливого осуждения Чернышевского»…

Александр II не дал ему кончить фразу:

«Прошу тебя, Толстой, никогда не напоминать мне о Чернышевском»

, — проговорил он недовольно и затем, отвернувшись в сторону, дал понять, что беседа кончена.

2 декабря 1871 г. начальство каторжной тюрьмы в которой содержался Чернышевский получило следующее предписание:

«Важность преступлений, совершенных Чернышевским, и значение которым пользуется он в среде сочувствующих ему поклонников, вызывают со стороны правительства особые меры для отстранения ему возможности побега и отклонения его вредного влияния на общество. В этих видах, для поселения Чернышевского, по случаю окончания определенного ему срока каторжных работ, назначается отдаленное и уединенное место Якутской области, именно город Вилюйск, в котором Чернышевский должен помещаться в том здании, где раньше его помещались важные преступники».

В казенной повозке, под конвоем двух жандармов и офицера, Чернышевский в сибирский лютый мороз, доходивший до 50 градусов, был отправлен в Вилюйск. Он проехал раньше больше 1.000 верст до Иркутска и затем 710 верст от Иркутска до Вилюйска. Путь лежал по мерзлым, занесенным снежными сугробами сибирским дорогам. На остановках у нищего якутского населения нельзя было достать даже корки хлеба. Чернышевский прибыл в Вилюйск в январе 1872 г. и был помещен в лучшем здании города — в тюрьме. Тюрьма в то время пустовала — ни одна душа не вышла ему навстречу. Сам он в письмах к родным писал: «Что такое Вилюйск? Это город только по названию. В действительности это даже не село, даже не деревня — это нечто такое пустынное и мелкое, чему подобного в России нет».

В этой пустыне Вилюйск, по словам Чернышевского, представлялся настоящим оазисом. Этот «оазис» был совершенно отрезан от всего культурного мира. Почта приходила туда раз в два месяца. Ближайший рынок — Якутск — находился в 710 верстах оттуда, и товары привозились только раз в год. Достать стакан или тарелку или кусок мыла было нельзя. Условия питания были самые тяжелые. Мясом запасались там раз в год. Чтобы не заболеть, Чернышевский совершенно отказался от такого «свежего» мяса и питался исключительно хлебом, кашей и чаем. Ближайшего доктора можно было найти только — в Якутске. Климат в этих местах сносен только при самых жестоких морозах. В остальное время воздух пропитан болотными испарениями, гибельными для непривычных людей.