Политические деятели России 1850—1920-х. - [25]
А большевистский историк профессор Михаил Покровский в статье «Корни большевизма в русской истории» в 1923 г. писал:
«В пророческом предвидении Ткачева на нас глядит большевизм… То, что предвидели авторы «Молодой России», каракозовцы и Ткачев, через 60 лет стало обычным жизненным явлением».
Наконец, об отношении Ленина к Ткачеву у нас есть свидетельство Владимира Бонч-Бруевича, долголетнего друга и соратника Ленина, бывшего управляющего делами первого Совнаркома. В статье «Ленин о художественной литературе», напечатанной в московском журнале «Тридцать дней» за 1934г., Бонч-Бруевич писал:
«Чернышевский — особенно был близок Владимиру Ильичу… Вслед за Чернышевским Владимир Ильич придавал очень большое значение Ткачеву, которого он предлагал всем и каждому читать, изучать».
III. МИХАИЛ БАКУНИН И СЕРГЕЙ НЕЧАЕВ
Если Ленин свою теорию о грядущей русской революции позаимствовал, главным образом, у Заичневского и Ткачева, то свой план организации строго централизованной партии и тактику партии он в значительной степени позаимствовал у Сергея Нечаева и отчасти у Бакунина.
Михаил Александрович Бакунин —сын тверского помещика родился в 1814 г., воспитывался в артиллерийском училище, произведен был в артиллерийские прапорщики, но скоро вышел в отставку. В знаменитом московском кружке Станкевича, в который входили Белинский, Грановский, Константин Аксаков, Бакунин познакомился с немецкой философией и в 1841 году уехал в Берлин для завершения своего философского образования. В Германии он сошелся с немецкими радикалами. В 1843 году он уехал в Париж, затем в Швейцарию. В Париже он подружился с французскими и польскими революционерами и стал коммунистом (коммунистами тогда называли себя социалисты).
В своей речи 29 ноября 1847 года на международном банкете в Париже в годовщину польского восстания 1831 года, Бакунин сказал:
«Я знаю, в Европе вообще думают, что мы с нашим правительством составляем нераздельное целое, что мы чувствуем себя очень счастливыми, что система принудительная внутри и наступательная вне, прекрасно выражают наш национальный дух. Все это неправда.
Нет, народ русский не чувствует себя счастливым!… Лишенные политических прав, мы не имеем даже той свободы натуральной, которой пользуются народы наименее цивилизованные… Никакое свободное движение нам не дозволено.
Нам почти запрещено жить, потому что всякая жизнь предполагает известную независимость, а мы только бездушные колеса в этой чудовищной машине притеснения и завоевания. Но предположите, что у машины есть душа, и, быть может, вы тогда составите себе понятие об огромности наших страданий».
За речь на польском банкете в Париже, Бакунин был выслан из Франции, куда вернулся после революции 1848 года. Оттуда Бакунин отправился в Германию, участвовал на славянском съезде в Праге, затем руководил обороной Дрездена от прусских войск в мае 1849 года. Был там арестован и приговорен к смертной казни, но выдан был саксонским правительством Австрии, которая выдала его России. В Петербурге он был посажен в Петропавловскую крепость, где он просидел до 1857 года, а затем был сослан в Восточную Сибирь, откуда он через несколько лет бежал через Японию и Америку в Лондон, где его старые друзья Герцен и Огарев издавали «Колокол».
Герцен в своих знаменитых мемуарах «Былое и думы» рассказывает, что как только Бакунин огляделся и учредился в Лондоне, то есть перезнакомился со всеми поляками и русскими, которые были налицо, он принялся за дело.
«К страсти проповедования, агитации, пожалуй, демагогии, к беспрерывным усилиям учреждать, устраивать комплоты, переговоры, заводить сношения и придавать им огромное значение, — пишет Герцен, — у Бакунина прибавляется готовность первому идти на исполнение, готовность погибнуть, отвага принять все последствия».
Далее Герцен дает следующую замечательную характеристику Бакунина:
«Это натура героическая, оставленная историей не у дел. Он тратил свои силы иногда на вздор так, как лев тратит шаги в клетке, все думая, что выйдет из нее. Но он не ритор, боящийся исполнения своих слов или уклоняющийся от осуществления своих общих теорий».
Теорий Бакунина Герцен, как известно, не разделял, что, однако, не мешало ему писать о нем:
«Бакунин имел много недостатков, но недостатки его были мелки, а сильные качества крупны… В пятьдесят лет он был решительно тот же кочующий студент с Маросейки, тот же бездомный богема, без заботы о завтрашнем дне, пренебрегая деньгами, бросая их, когда есть, занимая их без разбора направо и налево, когда их нет, с той простотой, с которой дети берут у родителей — без заботы об уплате, с той простотой, с которой он сам готов отдать всякому последние деньги, отделив от них, что следует на сигареты и чай. Его этот образ жизни не теснил; он родился быть великим бродягой, великим бездомником… В нем было что-то детское, беззлобное и простое, и это придавало ему необычайную прелесть и влекло к нему слабых и сильных, отталкивая одних чопорных мещан».
По прибытии в Лондон Бакунин проповедовал революционный панславизмом выражал крайнюю ненависть к немцам, как к насадителям «казарменной культуры» в Европе.
