Политическая система Российской империи в 1881–1905 гг.: проблема законотворчества - [87]
Власть и оппозицию объединяли бесконечные нити семейных, родственных, дружеских связей. Иногда так случалось, что противоправительственные объединения складывались в самой близи престола. По воспоминаниям видного земского деятеля, а впоследствии председателя Второй Думы Ф.А. Головина, в мае 1896 г., во время коронационных торжеств, граф П.С. Шереметев, лично хорошо знавший Николая II, много говорил «о борьбе земского начала с бюрократическим, о ничтожности личности государя. Весь этот разговор вел к приглашению меня в состав тайного общества под названием “Беседа”»[1007]. Так – на официальном празднестве при участии высшей российской аристократии – начинало складываться первое политическое объединение русской либеральной оппозиции.
«Что такое у нас общество? – задавался вопросом К.П. Победоносцев в письме к Николаю II от 22 мая 1899 г. – Смешение лиц, принадлежащих к так называемой интеллигенции, очень пестрое, шатающееся во все стороны смешение чиновников с праздной толпой обывателей мужчин и женщин»[1008]. Чиновник, порой даже высокопоставленный, – неотъемлемая часть такого общества, которое в значительной своей части было оппозиционно и сильно недолюбливало бюрократию, в особенности столичную.
«Все зло у нас имеет своим источником Петербург, его чиновничество, его дворцы и проч. Зло это так глубоко въелось в наши отношения, что искоренить его может только катастрофа. Видно это всего лучше со стороны, ибо когда попадаешь в эту атмосферу, то она ослепляет, заволакивает глаза», – записал 18 сентября 1902 г. в дневнике бывший московский губернатор и действующий московский городской голова князь В.М. Голицын[1009]. Бюрократию традиционно обвиняли в органическом неприятии земства и вообще всякого общественного самоуправления. Эта оценка не вполне соответствовала реальности, однако определенные основания у нее были. Недолюбливал земство сам Александр III. На всеподданнейшем отчете олонецкого губернатора за 1887 г. против того параграфа, где говорилось, что земство «строго держится закона и в действиях своих постоянно идет рука об руку с администрацией», Александр III поставил помету: «Утешительное исключение». «Походом» на местное самоуправление пошел Д.А. Толстой. Весьма определенную точку зрения высказывал К.П. Победоносцев: «Земские учреждения в нынешнем виде вносят в отправления государственные безнравственные начала безответственности – разрушая сознание долга и необходимую определительность и способность к учету хозяйственных операций»[1010].
В этом обер-прокурор Св. Синода соглашался с Витте, который, видимо, сам не во всем был с собой согласен. И все же в ответном письме министр финансов счел необходимым отметить: «Что касается записки о земстве, то я, конечно, совершенно с вами согласен, что терпеть нынешнее земство нельзя. Но одно дело распространять эту заразу, а другое излечить ее там, где она внедрилась более 30 лет тому назад. Иными словами, пока не стоит ставить вопрос об упразднении земства. Слишком уж в высших сферах заворожены идеей местного самоуправления». На практике же, по мысли Витте, следовало усовершенствовать работу местной администрации, что сделало бы земство излишним[1011].
Одновременно с тем в бюрократической среде была популярна идея протянуть руку дружбы земству. В ноябре 1902 г. министр юстиции Н.В. Муравьев в разговоре с военным министром А.Н. Куропаткиным говорил о необходимости «вернуть доверие земству» и «начать допускать земских людей (людей от земли, по Муравьеву) к участию в том или другом виде в обсуждении государственных дел». С этой точкой зрения соглашался и сам Куропаткин: «Россия должна управляться при гармоничном развитии трех сил: бюрократии, дворянства, земства. Это наши три кита». В стране же, вопреки этому, установилась абсолютная гегемония бюрократии[1012]. Примечательно, что на этот момент противником любых уступок земству являлся С.Ю. Витте, который чуть позже стал восприниматься как едва ли не главный защитник земских учреждений[1013].
Значение общественной службы признавалось и его критиками. В 1880-е гг. Д.А. Толстой обосновывал необходимость земских начальников именно тем, что «приличные люди», подобно его сыну, не пойдут в полицейские чиновники. Их могла привлечь лишь общественная служба, на которой они получили бы известную независимость от министра внутренних дел[1014].
Бюрократия и общественность имели возможность поддерживать контакты, регулярно встречаясь в салонах Богдановичей[1015], В.П. Мещерского, писателя К.Ф. Головина и даже либерального журналиста К.К. Арсеньева. Например, завсегдатаями салона Головина были обер-прокурор Второго департамента Сената Н.А. Хвостов, сенатор (в прошлом товарищ министра земледелия) А.А. Нарышкин, товарищ министра земледелия (в будущем государственный контролер) П.Х. Шванебах, а вместе с ними лидер Псковского земства граф П.А. Гейден, суджанский предводитель дворянства А.В. Евреинов и др.[1016]
Министр внутренних дел И.Л. Горемыкин (1895–1899), имея опыт работы в Боровичском земстве, хотел поддерживать добрые отношения с деятелями местного самоуправления. Именно по этой причине он отстранил от должности крайне непопулярного среди общественности тверского губернатора П.Д. Ахлестышева, несмотря на его многочисленные связи в столичных кругах
