Политическая система Российской империи в 1881–1905 гг.: проблема законотворчества - [82]

О влиянии прессы регулярно вспоминали в «высших сферах», ее боялись, рассчитывали установить над ней строгий контроль: например, так было при назначении министром внутренних дел непопулярного графа Д.А. Толстого[923]. Нового министра спрашивали, не собирается ли он мстить своим недругам, способствовавшим его недавней отставке с должности министра народного просвещения. Толстой отвечал отрицательно, при этом замечая: «Но я приструню прессу»[924].

Как уже отмечалось, печать в России не была свободна и строго цензурировалась. Следовательно, и влияние ее на правительство могло быть лишь весьма ограниченным. Тем не менее председатель Комитета министров, а в прошлом министр финансов Н.Х. Бунге полагал прессу одним из важнейших источников информации для императора. Ее сила была в том, что она могла играть на разногласиях министров. Главное было заручиться поддержкой Министерства внутренних дел, от которого она в первую очередь зависела. Газета, регулярно оказывавшаяся на столе у императора, могла и не слишком считаться с требованиями цензуры. Такие издания часто становились средствами «подпольной борьбы» между министрами и даже дезинформации самого царя[925].

Рассуждая об этом, Бунге имел в виду конкретное издание – «Московские ведомости» М.Н. Каткова[926]. Д.А. Толстой объяснял, что он мог заставить замолчать любое издание, но не «Московские ведомости»[927]. Эта газета разворачивала целые кампании в прессе с обвинениями в адрес Государственной канцелярии[928]. У Каткова были свои информаторы в бюрократической среде: Е.М. Феоктистов[929], Н.А. Любимов[930], А.Д. Пазухин[931]. Порой уникальные сведения проникали на страницы «Московских ведомостей»[932]. В 1886 г. А.Д. Пазухин специально ездил в Москву, чтобы поделиться с Катковым своими планами относительно предстоявшей реформы местного управления[933].

В бюрократических сферах было устойчивое и вполне оправданное представление, что М.Н. Островский находится под сильным влиянием Каткова и зачастую воспроизводит идеи его передовиц в «Московских ведомостях»[934]. Вполне показательно, что, когда в декабре 1886 г. Катков приехал в Петербург, его на станции встречал министр народного просвещения И.Д. Делянов. Сразу же после приезда к нему, к частному лицу, явились М.Н. Островский, Е.М. Феоктистов, И.А. Вышнеградский, А.Д. Пазухин. В беседах с ними Катков заявил, что вскоре свергнет А.А. Абазу, Н.Х. Бунге и Н.К. Гирса[935]. По словам министра юстиции Д.Н. Набокова, Победоносцев, Островский, Толстой и Делянов чрезвычайно боялись Каткова и «тайно» сочувствовали его направлению[936]. Катков зорко следил за своими товарищами по правительству и не прощал им слабости. Он всячески содействовал назначению министром народного просвещения И.Д. Делянова. 29 января 1882 г., будучи на приеме у императора, М.Н. Катков «пошел напролом, попросил позволения от государя говорить откровенно и, когда позволение было дано, высказал ему начистоту все, все, все. Он, не стесняясь ничего, изобразил что такое [А.П.] Николаи, что это орудие [А.В.] Головнина, губитель нашей молодежи, что будет великая беда, если он возьмется изменить Университетский устав, что это будет новый обман с его стороны, что только Делянов способен на такое дело.». Государь слушал внимательно и во всем соглашался: «Да, действительно. только Делянов это может, только Делянов. Я этим делом займусь, это дело очень важное, я его не упущу»[937].

Когда впоследствии это назначение ставили в упрек Каткову, тот парировал: «За кого же вы меня принимаете?.. Для меня вовсе не тайна, что Иван Давыдович – беспомощный человек, что всякое дело валится у него из рук, но мой глаз будет зорко следить за ним, пока я здесь, он не решится сделать ни одного шага, не посоветовавшись со мной»[938]. Примечательно, что после смерти издателя «Московских ведомостей» И.Д. Делянов с легкостью отказался от некоторых «своих» инициатив[939], а в 1890 г. лишь отступал при обсуждении в Государственном совете вопроса о часах преподавания мертвых языков в классических гимназиях (эта проблема имела первостепенную значимость для издателя «Московских ведомостей»)[940].

Политическое влияние Каткова ни у кого не вызывало сомнений. Государственный деятель и публицист сравнивал его с Вольтером, «конечно, принимая в расчет пропорции таланта, различие в распространенности французского языка и в других условиях среды, где приходилось действовать. Как Вольтер, Катков изображал из себя не человека только, но целое направление, целую партию»[941]. Даже посол Германии в Петербурге возмущался тем, что в России пресса (и в первую очередь Катков) с очевидностью влияла на внешнеполитический курс[942]. Зная об этом, посол Г.Л. Швейниц поддерживал контакты с могущественным издателем «Московских ведомостей», информировал его о внешнеполитическом курсе собственного правительства[943]. Сын канцлера Германии, секретарь немецкого посольства в Петербурге Герберт Бисмарк жаловался на то, что сложно иметь дело с российским правительством, учитывая колоссальное влияние Каткова[944]. Значение Каткова высоко ставили и в самой России. Незадолго до его смерти А.А. Киреев в ужасе писал: «Смерть Каткова будет для нас такое же несчастье, как для Германии смерть Бисмарка, почти такое же. Государь останется совершенно один против разных Зиновьевых, Шуваловых, Черевиных и т. п.»