Политическая экономия рантье - [6]

. Это — прежде всего, владельцы ценных бумаг с твёрдым курсом: государственной ренты, облигаций различных видов и т. д., а затем лица, употребившие свои капиталы на покупку земли и имеющие постоянный и прочный доход. Тут уже нет участия и в тревоге биржевой жизни; если владельцы акций, которые так тесно связаны с треволнениями спекуляции, каждый день могут потерять всё, или, наоборот, быстро взлететь вверх; если они, поэтому, живут жизнью рынка, начиная от активной деятельности на бирже и кончая чтением биржевых бюллетеней и коммерческих газет, то группы, имеющие твёрдый доход, перестают быть связанными и с этой стороной общественно-экономической жизни, они выходят уже и из сферы обращения. И опять-таки: чем сильнее развита система кредита, чем она эластичнее, тем большая возможность имеется «ожиреть» и «быть ленивым и бездеятельным». Об этих возможностях заботится сам капиталистический механизм; делая социально бесполезными организаторские функции значительного числа предпринимателей, он выбрасывает в то же время из непосредственной хозяйственной жизни эти «бесполезные элементы» — они откладываются на её поверхности, по очень меткому сравнению Зомбарта, как «блёстки жира на супе».

При этом нужно заметить, что владельцы бумаг с твёрдым курсом представляют не только не уменьшающийся, но всё растущий слой рантьерской буржуазии: «Буржуазия превращается в рантье, которые вступают в подобные же соотношения с крупными финансовыми учреждениями, как и с государством, чьи долговые обязательства они получают; там и здесь им платят, и они ни о чем более не беспокоятся. Поэтому, конечно, весьма сильно должно увеличиться стремление буржуазии передавать своё имущество государству… Государство выказывает при этом признанное преимущество большой надёжности. Акция, во всяком случае, обладает такими шансами на прибыль, каких не знают государственные бумаги, но зато у неё есть и грандиозная возможность проигрыша. Необходимо констатировать, что буржуазия ежегодно производит значительный излишек капитала; но даже во время высокой промышленной конъюнктуры только незначительная часть из него идёт на эмиссию акций, гораздо бо́льшая же часть находит себе приложение в государственных долгах, коммунальных долгах, гипотеках и прочих ценностях, приносящих твёрдый процент»[22].

Этот слой буржуазии является паразитической буржуазией по преимуществу и развивает такие «душевные особенности», которые сильно роднят его с разлагающимся дворянством конца «старого режима» и с верхушками финансовой аристократии того же периода[23]. Самой характерной чертой этого слоя, резко отделяющей его как от пролетариата, так и от буржуазии иного типа, является, как мы видели, его отчуждённость от хозяйственной жизни; он не принимает непосредственного участия ни в производственной деятельности, ни в торговле: его представители часто даже не стригут купонов. Наиболее обще можно поэтому определить сферу «деятельности» таких рантье, как сферу потребления. Потребление есть основа всей их жизни, и психология «чистого потребления» сообщает этой жизни её особый «стиль». «Потребляющий» рантье имеет перед глазами исключительно верховых лошадей, ковры, душистые сигары, токайское вино. Если ему случится говорить о труде, то он говорит наиболее охотно о «труде» по срыванию цветов или о «труде», затраченном на покупку театрального билета[24]. Производство, труд, затраченный на получение материальных благ, лежит вне поля зрения и представляется поэтому чем-то случайным; о настоящей активной деятельности нет и речи; вся психология окрашена в пассивные тона: философия, эстетика таких буржуа чисто созерцательна: в ней нет действенных элементов, которые так типичны для идеологии пролетариата. Последний живёт именно в сфере производства, непосредственно сталкиваясь с «материей», которая для него превращается в «материал», в объект труда; он непосредственно наблюдает гигантский рост производительных сил капиталистического общества, новую, всё развивающуюся машинную технику, которая позволяет выбрасывать на рынок всё большие массы товаров, цена которых на рынке тем больше падает, чем шире и глубже идёт процесс технических усовершенствований. Для пролетария, таким образом, характерна его психология производителя. Наоборот, психология потребителя — такова основная характеристика жизни рантье.

Далее. Выше мы видели, что тот общественный класс, о котором идёт речь, является продуктом деградации буржуазии, деградации, стоящей в связи с утратой ею социально-полезных функций. Это своеобразное положение класса «в производственном процессе», когда он стоит вне производственного процесса, влечёт за собой создание особого социального типа, который характеризуется своей, так сказать, асоциальностью. Если буржуазия с детских пелёнок была индивидуалистична, ибо основа её жизни — хозяйственная ячейка, борющаяся с другими за своё самостоятельное существование в жестокой конкурентной борьбе, — то этот индивидуализм у рантье ещё более обостряется. Рантье не живёт вовсе общественной жизнью — он стоит в стороне от неё; социальные связи распадаются, даже общие задачи класса не могут спаять распылённые «социальные атомы». Пропадает интерес не только к «капиталистическим предприятиям», но и ко всему «социальному» вообще. Идеология такого слоя по необходимости глубоко индивидуалистична; его эстетика особенно резко выражает этот индивидуализм: всё, что затрагивает социальные темы, eo ipse становится «нехудожественным», «грубым», «тенденциозным».