Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы - [99]

Павел Петрович повторил свой первый ответ. Каганович повысил голос:

— Ты из себя дурачка не строй!

Тут уж не выдержал и отец.

— Если тебя интересует, что я понял, то я тебе скажу: я давно понял, что ты не большевик, а дерьмо! И уж кого я буду слушать, то только не тебя!

Сказав это в сердцах, Павел Петрович встал и вышел. Его не задерживали.

Может быть, именно во время этого разговора, думается мне теперь, когда отец смотрел в глаза каждому из этих троих, ему стало окончательно ясным положение, в котором он находился. Ему предлагали выбор. Либо он поставит крест на своём большевистском, революционном прошлом и согласится с методами и делами этой троицы, станет их подручным. Либо откажется — и тогда его превратят во «врага народа» и уничтожат не только политически, но и физически. И он тут же, не задумываясь, сделал выбор»[531].

Желание Л.П. Постышева (как и детей других репрессированных соратников Сталина) представить своего отца героем, не склонившимся перед произволом, понятно. Однако его рассказ в данном случае вызывает многочисленные сомнения. Непонятна, прежде всего, цель подобной аудиенции Постышева у Кагановича, да ещё в сопровождении Ежова. Утверждения, что «троица» (Каганович, Ежов, Берия) хотели сделать Постышева своим «подручным» не выдерживает даже малейшей критики. Берия, который, кстати, был одним из главных недругов Ежова, попал в этот рассказ и вовсе по недоразумению: его назначение заместителем Ежова произошло лишь летом 1938 г., а в январе он просто возглавлял ЦК компартии Грузии. Ни Каганович, ни Ежов также не были настолько самостоятельными фигурами, чтобы вербовать председателя КСК в свои подручные. Нельзя исключить, конечно, что Сталин поручил Ежову и Кагановичу перед назначением Постышева «прощупать» его настроения. Не исключено, однако, что никакой встречи Постышева и Кагановича не было вовсе, а вся история с предполагаемым назначением Постышева в Москву была одним из многочисленных манёвров Сталина. Во всяком случае, реальные обстоятельства смещения Постышева с секретарства в Куйбышеве мало походили на почётное выдвижение в Москву.

8 января 1938 г. заведующий отделом руководящих партийных органов Г.М. Маленков подал на имя Сталина докладную записку, в которой сообщал, что Куйбышевский обком под руководством Постышева в течение последних трёх месяцев распустил 30 райкомов партии, руководство которых было объявлено врагами народа. «Считаю такие действия Куйбышевского обкома ВКП(б) политически вредными и по своим последствиям явно провокационными», — писал Маленков. В представленном Маленковым проекте постановления Политбюро по данному вопросу предлагалось объявить выговор бюро обкома, в том числе Постышеву, и поручить Постышеву ознакомить с данным решением ЦК партийный актив Куйбышевской области.

Очевидно, что своё обращение в Политбюро Маленков согласовал со Сталиным. Однако в последний момент Сталин счёл предложения об объявлении Постышеву только выговора недостаточными. В проект Маленкова Сталин внёс новый пункт: освободить Постышева от обязанностей первого секретаря Куйбышевского обкома с направлением его в распоряжение ЦК ВКП(б)[532]. В таком виде постановление «О политически ошибочных решениях Куйбышевского обкома ВКП(б)» было утверждено Политбюро 9 января 1938 г.[533]

Через несколько дней это решение Политбюро послужило основанием для избиения Постышева на январском пленуме ЦК ВКП(б). Формально в повестке дня пленума вопрос о Постышеве не стоял. Однако фактически ему посвятили чуть ли не целый день заседаний, разыграв «спектакль» в лучших традициях сталинской школы политических интриг.

Начало пленума не должно было вызвать у Постышева особой тревоги. Критика в его адрес, прозвучавшая в основном докладе Г.М. Маленкова, не выходила за рамки недавно принятого решения Политбюро о Куйбышевском обкоме. Никто не ставил под сомнение правомерность исполнения Постышевым обязанностей кандидата в члены Политбюро. А поэтому и Постышев, поднявшись на трибуну пленума, произнёс речь, которую и должен был произнести кандидат в члены Политбюро, пусть и раскритикованный, но прощённый. Признав в немногих словах свои ошибки, Постышев начал высказываться по повестке дня, но неожиданно был атакован многочисленными обличающими репликами и вопросами, тон которым задавали из президиума Ежов, Молотов, Маленков и другие. Это был старый и испытанный способ расправы с неугодными на партийных съездах и пленумах. Оппозиционерам и опальным деятелям устраивали настоящие обструкции: забрасывали негодующими выкриками, разоблачали, унижали.

Каждый поднимавшийся на трибуну начинал и заканчивал своё выступление осуждением Постышева. Особенно отличился на этом поприще второй секретарь Куйбышевского обкома Игнатов некоторые выдержки из речи которого приводились выше. Он резко обрушился на своего недавнего шефа, обвинив его во многих грехах и прегрешениях. (Заметим в скобках, что Игнатов хорошо выполнил свою роль и, заслужив одобрение Сталина, сделал карьеру. Возглавляя в течение многих лет ряд областных и краевых парторганизаций, он в последний год жизни Сталина был произведён в секретари ЦК КПСС. При Хрущёве Игнатов занимал ответственные государственные посты, но, посчитав, что его обошли, вспомнил годы политической молодости и активно подключился к подготовке заговора против Хрущёва, закончившегося октябрьским пленумом 1964 г.)