Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы - [5]

Значительную ценность представляют документы личных фондов членов Политбюро 30-х годов, собранные в РЦХИДНИ, — Г.К. Орджоникидзе (фонд 85), В.В. Куйбышева (фонд 79), С.М. Кирова (фонд 80), М.И. Калинина (фонд 78), А.А. Жданова (фонд 77). В совокупности с материалами личных фондов, переданными в настоящее время в РЦХИДНИ из Президентского архива (фонды В.М. Молотова, А.И. Микояна, Л.М. Кагановича, К.Е. Ворошилова, А.А. Андреева, Н.И. Ежова), эти документы составляют солидную основу для восполнения пробелов, возникших в связи с отказом от открытия всей исторической части бывшего архива Политбюро.

Особый интерес у историков вызывает вопрос о наличии стенограмм заседаний Политбюро. Интерес этот понятен. Стенограммы — первостепенный источник для изучения реального механизма принятия решений, исследования позиции того или иного высшего партийного руководителя. Однако до последнего времени была известна только одна стенограмма заседаний Политбюро за 30-е годы — объединённого заседания Политбюро и Президиума ЦКК от 4 ноября 1930 г., на котором рассматривалось «дело Сырцова — Ломинадзе»[19]. Не было ни одной публикации из стенограмм заседаний Политбюро за 30-е годы и в таких изданиях, как «Исторический архив» и «Источник», которые широко публикуют документы из Президентского архива, в том числе так называемые «рабочие записи» (фактически стенограммы) заседаний Политбюро по некоторым вопросам за 60-80-е годы.

Вопрос о том, каким на практике был порядок ведения стенограмм заседаний Политбюро в 30-е годы пока остаётся открытым. Регламент работы Политбюро, утверждённый в июне 1923 г., предусматривал, что на заседаниях Политбюро стенографируются доклады, заключительные слова, а прения — только по решению Политбюро[20]. В протоколах за 20-е годы в ряде случаев есть указания на то, что обсуждение определённого вопроса стенографировалось[21]. Таких указаний немного. Можно предположить, что ведение стенограмм на заседаниях Политбюро в 30-е годы было не правилом, а исключением. Маловероятно, что стенографировались прения по особо важным, секретным вопросам. В постановлении Политбюро от 5 мая 1927 г. «О пользовании секретными материалами» указывалось: «Предложить всем учреждениям, равно и комиссиям, обсуждать наиболее секретные вопросы в закрытых заседаниях без секретарей и докладчиков, с ведением протокола самим председательствующим»[22]. Ещё менее вероятно, что трудоёмкая процедура стенографирования применялась при обсуждении мелких, сравнительно второстепенных вопросов, составлявших большую часть повесток Политбюро.

Среди подлинников протоколов Политбюро, переданных недавно из Президентского архива в РЦХИДНИ, сохранилось всего несколько стенограмм заседаний Политбюро за 30-е годы. Эти заседания были посвящены тем вопросам, о которых руководство партии собиралось проинформировать широкие круги партийно-государственной номенклатуры: разбор дел высокопоставленных оппозиционеров (уже упомянутое заседание по «делу Сырцова — Ломинадзе», заседание по «делу Эйсмонта — Смирнова — Толмачёва»), обсуждение вопросов проведения некоторых политических и хозяйственных кампаний (уборки урожая, изучения «Краткого курса истории ВКП(б)»). Такие стенограммы рассылались членам ЦК и некоторым местным руководителям, не входившим в ЦК. Вполне возможно, что в 30-е годы стенографировались только такие заседания Политбюро. Нельзя исключить, конечно, что некоторые другие стенограммы за 30-е годы пока скрыты в Президентском архиве. Однако не менее вероятно, что историков, когда они получат наконец доступ ко всему комплексу документации Политбюро, в данном вопросе ждёт разочарование.

Потенциальная ценность стенограмм заседаний Политбюро особенно остро ощущается в связи с тем, что применительно к советской политической истории 30-х годов практически отсутствует мемуарная литература, в определённой мере способная восполнить отсутствие таких архивных свидетельств, как официальная запись хода того или иного заседания. Мы располагаем всего лишь несколькими публикациями, которые в той или иной мере могут претендовать на «звание» мемуаров членов советского руководства 30-х годов. Прежде всего, это известные воспоминания Н.С. Хрущёва (последние несколько лет в полном виде публиковавшиеся в журнале «Вопросы истории»), а также записи бесед поэта Ф. Чуева с В.М. Молотовым и Л.М. Кагановичем[23]. Все они представляют определённый интерес как свидетельство психологии и образа мысли бывших советских лидеров, но не содержат сколько-нибудь ценной фактической информации, по крайней мере применительно к событиям 30-х годов.

Своеобразным заменителем как стенограмм, так и мемуаров сегодня может считаться только переписка между советскими вождями, которая проливает свет на некоторые «неформальные» обстоятельства деятельности Политбюро. О ценности этого источника могут свидетельствовать уже опубликованные письма членов Политбюро за 30-е годы[24]. В них идёт речь об обстоятельствах принятия того или иного решения, о позиции по разным вопросам отдельных членов Политбюро, даётся оценка ситуации в стране и т.д. Вместе с тем переписка в отличие, скажем, от протоколов заседаний Политбюро изначально фрагментарна и случайна. Письма друг другу члены Политбюро посылали лишь в периоды отпусков, причём не во всех случаях речь шла о государственных проблемах, часто дело ограничивалось общими приветами и короткими сообщениями. Само существование переписки во многом зависело от состояния связи между Москвой и южными курортными районами, в частности, телефонной связи. На счастье историков, в первой половине 30-х годов эта связь была несовершенной.