Полина - [4]

Однако вскоре я вынужден был поверить этим рассказам: богатый англичанин, ехавший с женой из Гавра в Алансон, был остановлен, не доезжая пол-лье до Дива, где хотел переменить лошадей. Почтальон, связанный и с платком во рту, был брошен в карету на место тех, кого он вез. Лошади, зная дорогу, пришли в Ранвиль и остановились у почтового двора, где пробыли до утра, ожидая, чтобы их распрягли. На другой день конюх, отворив ворота, нашел карету, запряженную лошадьми, и вместо господина — бедного связанного почтальона. Приведенный к мэру, этот человек объявил, что они были остановлены на большой дороге четырьмя человеками в масках, которые, судя по одежде, принадлежали к низшему классу в обществе. Они принудили его остановиться и заставили путешественников выйти. Англичанин, защищаясь, выстрелил из пистолета. Тотчас почтальон услышал стоны и крик, но, не смея обернуться, ничего не увидел; впрочем, через минуту после этого ему завязали рот и бросили в карету, которая привезла его к почтовому двору так же исправно, как если бы он сам сидел на козлах. Жандармы бросились к указанному месту и нашли во рву тело англичанина, пронзенное двумя ударами кинжала. Что же касается его жены, то не отыскали ни малейших ее следов. Это происшествие случилось не далее как в десяти или двенадцати лье от Трувиля. Тело жертвы было перенесено в Каен. Тогда уже у меня не осталось никаких причин сомневаться.

Через три или четыре дня после этого происшествия, накануне своего отъезда, я решил в последний раз осмотреть покидаемые мной места. Я приказал оснастить лодку, которую нанял на месяц, как в Париже нанимают карету; потом, видя чистое небо и надеясь на хороший день, велел перенести в нее обед, свои карандаши и поднял парус, составив сам весь экипаж.

— В самом деле, — прервал я, — я знаю твою охоту к мореходству и припоминаю твой первый опыт между Тюильрийским мостом и мостом Согласия на шлюпке под американским флагом.

— Да! — продолжал Альфред, улыбаясь, — но на этот раз приключения стали для меня роковыми. Сначала все шло хорошо.

У меня была маленькая рыбачья лодка с одним парусом, управлять которой можно было посредством руля. Ветер дул от Гавра, и я скользил по едва колеблемому морю с удивительной быстротой. Я проплыл таким образом около восьми или десяти лье в течение трех часов; потом ветер вдруг утих, и вода сделалась неподвижной, как зеркало. В это время я находился против устья Орны. По правую сторону от меня были подводные камни Лангрюна и скалы Лиона, по левую — развалины какого-то аббатства, смежные с замком Бюрси: это был полный пейзаж, который мне оставалось только скопировать, чтобы написать картину. Опустив парус, я принялся за работу.

Я так углубился в свой рисунок, что не знаю, сколько прошло времени, когда почувствовал на лице дуновение одного из тех теплых ветерков, которые предвещают приближение бури. Я поднял голову. Молния прорезывала небо, покрытое облаками столь черными и густыми, что они казались цепью гор. Нельзя было терять ни одной минуты: я поднял свой маленький парус и направил лодку к Трувилю, держась берега, чтобы в случае опасности стать на мель. Сделав не более четверти лье, я увидел, что парус повис на мачте; тогда я снял и его и мачту, не доверяя этой наружной тишине. И в самом деле, через минуту море начало» шуметь и раздался удар грома. Этим предвестникам нельзя было не доверять, потому что буря стала приближаться с быстротой скаковой лошади. Я снял свое платье, взял в обе руки по веслу и начал грести к берегу.

Мне нужно было сделать около двух лье, чтобы его достигнуть; к счастью, это было время прилива и, несмотря на то, что ветер был противный или, скорее, не было никакого ветра, а только шквалы, которые буравили море, волны гнали меня к земле. Я греб изо всех сил, однако буря шла скорее и наконец настигла меня. Для довершения неприятностей приближалась ночь, но я надеялся достигнуть берега, прежде чем наступит темнота.

Я провел ужасный час. Лодка моя, легкая, как ореховая скорлупа, следовала за всеми извилинами волн, поднимаясь и опускаясь с ними. Я продолжал грести, но, увидев, наконец, что бесполезно истощаю свои силы, и предчувствуя, что должен буду спасаться вплавь, снял весла с крюков, бросил их на дно лодки подле мачты и паруса и, скинув с себя все, что могло препятствовать движениям, остался только в панталонах и рубашке. Два или три раза я был готов броситься в море, но легкость лодки меня спасла: она плыла, как пробка, и не впускала в себя ни капли воды; я ждал только, что с минуты на минуту она опрокинется. Однажды мне показалось, что она дотронулась до дна, но ощущение было так быстро и так легко, что я не смел даже на это надеяться. Кроме того, было так темно, что я не мог ничего различить в двадцати шагах и не знал, на каком расстоянии от берега нахожусь. Вдруг я почувствовал сильный толчок. На этот раз сомнений не было: лодка до чего-то дотронулась, но был ли это подводный камень или песок? Между тем новая волна подхватила меня, и несколько минут я несся с неистовой быстротой. Наконец лодка была брошена на берег с такой силой, что, когда отхлынула волна, киль очутился на мели. Не теряя ни одной минуты, я схватил свой сюртук и выпрыгнул из лодки, оставив в ней все прочее. Вода была только по колени, и, прежде чем новая волна настигла меня, я был уже на берегу.