Полиция памяти - [67]

Он рассказал, как играл на гармошке в школьном оркестре. Как однажды во время праздничного концерта палочка у их дирижера сломалась пополам и весь оркестр грохнул от хохота, обрывая пьесу на середине. Как его бабушка всегда носила в кармане фартука баночку с монпансье и украдкой угощала любимого внука леденцами, подсовывая один за другим, пока тот не объелся их так, что ему стало плохо. Как мама ругала за это бабушку. И как бабушка умерла от болезни, которая истощает сердечную мышцу.

Разговоры об исчезнувшем всегда бьют меня по нервам. Но от этих историй скорее веяло уютом. И хотя то, о чем он рассказывал, удавалось нарисовать в воображении далеко не всегда, я совсем не расстраивалась. И точно так же, как некогда в маминой мастерской, продолжала доверчиво вслушиваться в слова. Точно маленькая девочка, что расправляет свой фартучек и подставляет его Небесам, чтобы те послали ей шоколадку.

23

В следующее воскресенье я решила съездить со стариком на мамину дачу. Возможно, R прав и там действительно осталось еще много запретных маминых работ?

Гордым словом «дача» мама называла грубо сколоченную хижину на северном склоне, которую использовала как летнюю мастерскую. С тех пор как мамы не стало, никто уже не входил туда, а последнее землетрясение могло запросто оставить от хижины сплошные руины.

Набив рюкзаки бутылками с водой и упаковками с бэнто, мы отправились в путь с утра пораньше. Изображая семейство, решившее съездить в деревню, чтобы закупить овощей подешевле, сели в поезд, доехали до подножия гор и еще целый час до полудня топали вдоль реки, вверх по горной тропинке, пока наконец-то не прибыли к хижине.

— Ну и развалины! — протянул старик, скидывая рюкзак на снег, и вытер лицо полотенцем, которое носил за поясом.

— Хуже, чем я боялась, — кивнула я, села на камни у самого речного истока и глотнула воды из бутылки.

Сама хижина уже мало напоминала здание как таковое. Где у нее вход, было не разобрать, но так и казалось, будто от малейшего прикосновения она с грохотом развалится на части.

Крыша провисала под тяжестью снега, печная труба обвалилась, а щели между замшелыми досками стен заросли какими-то яркими разноцветными грибами.

Перед началом работы мы решили подкрепиться и передохнуть. Но совсем недолго: Тайная полиция брала на заметку всех, кто шатался по улицам после захода солнца, так что вернуться нужно было засветло и времени у нас оставалось в обрез.

Разобрав доски, когда-то служившие хижине дверью, мы вошли внутрь. Пол у порога оказался усеян гвоздями, зубилами, скальпелями и прочими колюще-режущими орудиями из скульпторского арсенала. Опорный столб, на котором держалась крыша, обрушился, и мы осторожно двинулись в полумрак, освещая дорогу фонариком.

— А-а-а!!. Что это?! — вдруг завизжала я себя не помня. Прямо под верстаком передо мной вдруг мелькнуло что-то ужасное. Совсем не такое, как запыленные руины вокруг. То был неподвижный кусок мокрой слизи, мягкий, но с торчащими острыми клинышками, изувеченный и оплывший, который к тому же источал нестерпимую вонь. Старик направил туда фонарик.

— Кажется, что-то сдохло, — сказал он невозмутимо.

— Сдохло?!

— Ну да… Кошка, скорее всего. Дикая, но забралась сюда помереть.

Мы осмотрели останки внимательней. Плоть на голове и теле уже почти испарилась, открывая взору белые кости, но лапы с ушами и правда напоминали кошачьи. Наспех сложив ладони, мы помолились за спасение существа, которого никогда не встречали, и, стараясь больше не глядеть в его сторону, приступили к работе.

Мамины статуэтки были разбросаны по всей хижине в огромном количестве. К нашему облегчению, различать, которые из них она создавала за тем, чтобы в них что-то спрятать, а которые нет, оказалось несложно. Все скульптуры-тайники изначально задумывались как абстрактные композиции из деревянных и каменных элементов — сделанных так, чтобы содержимое было легко достать. Многие из них оказались уже разбиты, а то, что хранилось внутри, выглядывало из трещин или валялось рядом.

Мы начали складывать все это в рюкзаки, а когда те наполнились, задействовали чемодан, который специально на этот случай притащили пустым.

Разбивать каждую фигурку и проверять содержимое было некогда. Мы просто брали их в пальцы, одну за другой, и в ту же секунду могли сказать, скрывается там исчезновение или нет.

Через пару часов мы закончили. Два рюкзака и чемодан были забиты до отказа. Мы задумались, не похоронить ли кошку, но в итоге трогать не стали, рассудив, что и хижину эту скоро сровняет с землей, так пускай уж хотя бы снег погребет их обоих вместе.

Уже на берегу истока я опустила чемодан на землю и обернулась туда, куда наверняка уже никогда не вернусь.

— Может, я понесу чемодан? — предложил старик.

— Нет, все в порядке! — ответила я. И мы спустились по горной тропинке на станцию у подножия.

Поезд прибывал уже вот-вот, на станции было оживленно. Зал ожидания на платформе заполнили семьи, возвращавшиеся с пикников, походники с рюкзаками и фермеры, привозившие в город овощи, — все с большим багажом. Пассажиры явно о чем-то беспокоились, это читалось у каждого на лице. Вся станция словно дышала необъяснимой тревогой.