Полиция памяти - [3]

Шрифт
Интервал

И в эту минуту высоко в небе промелькнуло коричневое существо. Маленькое, круглое, с белой грудкой.

«Одно из тех, за кем папа наблюдал в обсерватории», — машинально подумала я. И вдруг поняла: из моего сердца исчезло все, что касалось птиц — любые связанные с ними чувства, воспоминания и даже смысл самого слова «птицы».

— Значит, на сей раз — птицы? — проворчал бывший шляпник, который жил напротив. — Что ж, могло быть и хуже. Никто не заплачет. Толку от них никакого!

Он поправил на шее шарф, тихонько чихнул. Встретившись со мною взглядом, видимо, вспомнил, что мой отец был орнитологом, и, криво улыбнувшись, поспешил на новую работу.

Люди вздыхали с облегчением, когда понимали, что именно исчезло в этот раз, и отправлялись дальше по своим делам. Только я все стояла и разглядывала небеса.

Все то же коричневое существо описало в небе размашистую дугу и улетело куда-то на север. Как оно называлась, вспомнить я не могла. «Надо было внимательней слушать папу, когда он рассказывал мне о них в обсерватории!» Теперь я ужасно жалела, что плохо слушала его рассказы. По размаху крыльев, голосу и оперению я бы точно узнала, что это за существо. Увы! От мыслей о птицах, так связанных с памятью об отце, на душе уже не теплело. Сейчас это было просто какое-то существо, которое держалось в воздухе за счет движения крыльев.

После обеда я отправилась на рынок. По дороге мне все чаще встречались прохожие с клетками в руках. Существа в них нервно порхали, как будто знали, что вот-вот произойдет. Люди молчали и выглядели растерянно. Видно, никак не могли свыкнуться с новым исчезновением.

Каждый из этих людей прощался со своим питомцем. Кто звал по имени, кто терся щекой о клюв, кто давал корм прямо из своего рта. Но как только эти прощальные церемонии окончились, все подняли клетки к небу и распахнули их дверцы настежь. Существа вылетели, робко покружились над головами бывших хозяев и, разлетевшись по небу, скрылись из виду.

Когда последнее существо исчезло, стало так тихо, будто люди разом перестали дышать. Но затем с опустевшими клетками в руках все разбрелись по домам.

Так исчезли птицы.

* * *

А на следующее утро случилось немыслимое. Я завтракала и смотрела телевизор, как вдруг затрезвонил входной звонок. Да так настойчиво и заполошно, что я тут же поняла: дело плохо.

— Веди нас в кабинет твоего отца, — услышала я, как только открыла.

За дверью стояла Тайная полиция. Всего их прибыло пятеро. Темно-зеленые брюки и кители, широкие ремни, черные ботинки, кожаные перчатки, оружие в кобуре. Несмотря на мелкую разницу, все на одно лицо. При полном мундире. На лацканах — знаки отличия, разглядеть которые я не успела.

— В кабинет отца! — повторил тем же тоном мужчина со значками в виде ромба, фасолины и трапеции.

— Но папа умер пять лет назад! — возразила я, стараясь держаться как можно спокойнее.

— Знаю, — отрезал офицер с клинышком, шестиугольником и буквой Т. По его сигналу все пятеро прямо в ботинках ввалились в дом. Коридор задрожал от щелканья затворов и грохота пяти пар ботинок.

— Я только что вычистила ковры! — возмутилась я. — Извольте снять обувь!

Конечно, я понимала, что сейчас есть вопросы и поважнее, но других слов в ту минуту подобрать не смогла. Непрошеные же гости глянули сквозь меня и ринулись по лестнице на второй этаж.

Карту дома, похоже, им заложили в память заранее. Не задерживаясь на поворотах, они сразу же добрались до папиного кабинета в восточном крыле и приступили к своим обязанностям.

Один начал с грохотом распахивать окна, которые не открывали со дня папиной смерти. Другой чем-то похожим на хирургический скальпель принялся взламывать ящики папиного стола. Остальные же стали обшаривать пальцами стены — видимо, в поисках какого-нибудь секретного сейфа.

А затем они перешли к кропотливой зачистке всех оставленных папой бумаг: статей, набросков, книг, фотографий, какие только смогли найти. Все, что считалось опасным — то есть содержало хоть малейшее упоминание о птицах, — летело на пол. Я прислонилась к косяку и, то нажимая, то отпуская дверную ручку, молча наблюдала за их работой.

Слухи об этих людях, в целом, подтвердились: дрессировали их там отменно. Идеальное распределение ролей для зачистки впятером — и безупречное выполнение своей роли каждым. Холодные взгляды, ни единого лишнего слова, ни одного движения зря. И только страницы в этой абсолютной тишине хлопали, будто птичьи крылья.

Не успела я оглянуться, как на полу выросла огромная куча бумаг. По идее, того, что никак не связано с птицами, в этой комнате быть не могло. Страницы с папиным почерком — каждая буква чуть задрана справа — и фотографии, все, что он создавал с таким трудом днями и ночами в своей обсерватории, выпархивало из пальцев в черных перчатках и, покружившись в воздухе, падало на пол.

Все найденное в кабинете офицеры превращали в хаос, но делали это так скрупулезно, что начинало казаться, будто люди эти и правда заботятся о твоей персоне со всем надлежащим почтением. Мне хотелось их как-то остановить, но сердце колотилось в груди как бешеное, и я никак не могла решить, что же именно предпринять.


Еще от автора Ёко Огава
Отель «Ирис»

Жизнь семнадцатилетней Мари, служащей отеля «Ирис», протекает на редкость бесцветно и однообразно. Но однажды ночью в отеле появляется необычный постоялец, загадочный немногословный мужчина, и с этого момента для девушки начинается новый отсчет времени…Ей только семнадцать. Ему на полвека больше.Она всего лишь служащая маленького отеля.Он – известный переводчик.Это могла бы быть история страстной любви. Если бы не стала историей губительной страсти…


Рекомендуем почитать
В тени шелковицы

Иван Габай (род. в 1943 г.) — молодой словацкий прозаик. Герои его произведений — жители южнословацких деревень. Автор рассказывает об их нелегком труде, суровых и радостных буднях, о соперничестве старого и нового в сознании и быте. Рассказы писателя отличаются глубокой поэтичностью и сочным народным юмором.


Мемуары непрожитой жизни

Героиня романа – женщина, рожденная в 1977 году от брака советской гражданки и кубинца. Брак распадается. Небольшая семья, состоящая из женщин разного возраста, проживает в ленинградской коммунальной квартире с ее особенностями быта. Описан переход от коммунистического строя к капиталистическому в микросоциуме. Герои борются за выживание после распада Советского Союза, а также за право проживать на отдельной жилплощади в период приватизации жилья. Старшие члены семьи погибают. Действие разворачивается как чередование воспоминаний и дневниковых записей текущего времени.


Радио Мартын

Герой романа, как это часто бывает в антиутопиях, больше не может служить винтиком тоталитарной машины и бросает ей вызов. Триггером для метаморфозы его характера становится коллекция старых писем, которую он случайно спасает. Письма подлинные.


Юность

Четвертая книга монументального автобиографического цикла Карла Уве Кнаусгора «Моя борьба» рассказывает о юности главного героя и начале его писательского пути. Карлу Уве восемнадцать, он только что окончил гимназию, но получать высшее образование не намерен. Он хочет писать. В голове клубится множество замыслов, они так и рвутся на бумагу. Но, чтобы посвятить себя этому занятию, нужны деньги и свободное время. Он устраивается школьным учителем в маленькую рыбацкую деревню на севере Норвегии. Работа не очень ему нравится, деревенская атмосфера — еще меньше.


От имени докучливой старухи

В книге описываются события жизни одинокой, престарелой Изольды Матвеевны, живущей в большом городе на пятом этаже этаже многоквартирного дома в наше время. Изольда Матвеевна, по мнению соседей, участкового полицейского и батюшки, «немного того» – совершает нелепые и откровенно хулиганские поступки, разводит в квартире кошек, вредничает и капризничает. Но внезапно читателю открывается, что сердце у нее розовое, как у рисованных котят на дурацких детских открытках. Нет, не красное – розовое. Она подружилась с пятилетним мальчиком, у которого умерла мать.


К чему бы это?

Папа с мамой ушли в кино, оставив семилетнего Поля одного в квартире. А в это время по соседству разгорелась ссора…