Полгода в заключении (Дневник 1920-1921 годов) - [13]
19-го декабря утром.
Хоть бы слово от Кики. Ни звука. Из изолятора запрещено писать, а его перевели туда в {66} виду болезни. Из города художники пишут, что ему лучше. От него записки получаются, но чаще всего оторванные. Лишь несколько слов доходит. - Бедный, бедный мальчик.
Подала сегодня прошение в инспекцию, просила разобрать дело поскорее и сына отпустить. Долго не решалась, боялась повредить, но ждать больше не в силах. С тревогой за Кику, с постоянным чувством голода и ужаса сидим на полу - уже месяц. До сих пор не знаем, за что. Мои две рубашки уже прорвались от лежания на полу; хожу без них. Платье одеваю на тело. Гребня нет (забыли в ЧК захватить) - дают соседки или служат пальцы.
Сегодня опять кража ночью. У нас только не крадут никогда. Закрыть бы глаза, уши, - не видеть, не слышать.
Розу продолжаем бояться. Сегодня подобрала она записку брошенную Фене - фабричной работнице (Арестована была за выдачу коммуниста белым.). Как нарочно оказалась важной. Феня умоляет отдать ее, заливается слезами.
19-го днем.
Веселое оживление это - розовая или белая, тонкая папиросная бумажка теперешняя газета. Шуршит весело, когда вносят в камеру. Дают на час, быстро и шурша переходить из рук в руки, идет дальше в другие такие же камеры. Часто читаем вслух. Всегда надеемся {67} схватить что-нибудь между строк. Бедные Оля и Дуся- скоро будут и ваши имена на этих столбцах (Обыкновенно через неделю объявляли список расстрелянных.).
Вечером.
Опять еврейская суббота. Пролито много слез. Поставили несколько баночек и сразу зажгли все. Это дало живой огонек. В камере наступило несколько минуть молчания. У Двойры невероятно крупные слезы, и кажутся какими-то особенными. Глаза большие, библейcкие, вся она такой красивой делается. И морщин тогда не видно.
Ночью тоска - хоть бы рассвет поскорее. Теперь безлунные, длинные ночи - и мысли черные.
20-го декабря.
Заглянула сегодня, проходя, в сыпное отделение. Запрещено, но, когда начальства нет, можно забежать. Лежат, как бревна, подряд, без ухода, без света. Одна из больных (сама еле держится на ногах) ухаживает за остальными. Все молчат. Старуха из нашей камеры (с бельмом) обрадовалась мне и ласково закивала. Сегодня отпустили одну больную. Она еще тяжело больна, но сразу встала и пошла, так боялась задержаться. Все врачи и сестры заболели сыпняком.
{67} Возвращаясь с прогулки, видела, как прислуга крала дрова. Значит, вечером будем без кипятку.
Гадали. Перед праздником лихорадочно гадают. Бузя не выпускает карт из рук. Ее гаданию верят все. Главное желание всех - уйти до праздника. У самых терпеливых нет больше сил. Молчаливая полька, вся в тесном, черном платье, не проронившая, кажется, ни слова за все время, расплакалась сегодня при мысли о "доме". Ее оттуда взяли четыре месяца назад. Она мне напоминает мумию, так тесно прикрыта она черным платьем и платком на голове. Ни разу не видала ее без них, даже ночью.
Адочка то и дело влетает к нам. Несмотря на бешеные морозы, всегда в туфельках. Звонким голосом поет своего "турка".
Написала опять Кике записку, но ответа, по-прежнему, нет. Узнала, что ему лучше и что о нем особенно хлопочут. Дал бы Бог освободить его. Написала еще бумагу (тюремному начальнику) с прежней просьбой - освободить сына, в виду малолетства и болезни.
Приходила какая-то комиссия, спрашивала, за что мы сидим. Ответили не знаем. Все бандитки подписались: "за причастие к бандитизму".
21-го.
Тоска. Дождь льет, на прогулку не пошла. Мысль, что обувь будет мокрая и нечем {69} сменить, остановила. При аресте отобрали башмаки, оставили на зиму в одних туфлях. Да и уныло ходить вокруг мокрого бугра. Все то же. А здесь ссорятся, ссорятся без конца.
Двойра себе места не находить, все подбегает к окну. На дороге ей мерещится "Лейба" или "Сруль". Как бы далеко ни видна точка, ясно их различает. И тогда слезам нет конца. Как жемчужины катятся по щекам.
Весь вечер "та сторона" нас развлекала. Захотели показать, как грабят людей. Так увлеклись, что показали, как убивают и как делят добычу. Разгорались глаза, минутами казалось, что он забыли, что это вымысел. При слабом свете лампадки кидались друг на друга, хватали за горло, ломали пальцы, опрокидывая друг друга на тюфяки.
Долго не могли угомониться, давно уже потушили огонь, а они продолжали свою странную игру. Много раз валились они на И-ну и на меня; старуха Тюрина охала, стонала и взывала к Всевышнему. Наконец, уставшие, измученные, заснули эти "черти", как Тюрина зовет их.
22-го.
Разговоры о кутье; какая она должна быть, какой размер зерна лучше. Все ждут ее.
Все таки бандитки лучше других, во всяком случае щедрее. Они так охотно длятся всем и, главное, так просто, точно иначе и {70} быть не может. Их отношение к И-ной и ко мне особенно хорошее. Никогда грубого слова, - всегда желание помочь. В день дежурства, когда есть грязная работа, всегда помогают нам. Ни до чего грязного не дадут дотронуться. Среди этой брани и ругани никто, кажется, так не любит все чувствительное, нежное. Лермонтова переписывают все, говорят об ангелах, о духах, о цветах.
В новой книге писателя Андрея Чернова представлены литературные и краеведческие очерки, посвящённые культуре и истории Донбасса. Культурное пространство Донбасса автор рассматривает сквозь судьбы конкретных людей, живших и созидавших на донбасской земле, отстоявших её свободу в войнах, завещавших своим потомкам свободолюбие, творчество, честь, правдолюбие — сущность «донбасского кода». Книга рассчитана на широкий круг читателей.
«От Андалусии до Нью-Йорка» — вторая книга из серии «Сказки доктора Левита», рассказывает об удивительной исторической судьбе сефардских евреев — евреев Испании. Книга охватывает обширный исторический материал, написана живым «разговорным» языком и читается легко. Так как судьба евреев, как правило, странным образом переплеталась с самыми разными событиями средневековой истории — Реконкистой, инквизицией, великими географическими открытиями, разгромом «Великой Армады», освоением Нового Света и т. д. — книга несомненно увлечет всех, кому интересна история Средневековья.
Нет нужды говорить, что такое мафия, — ее знают все. Но в то же время никто не знает в точности, в чем именно дело. Этот парадокс увлекает и раздражает. По-видимому, невозможно определить, осознать и проанализировать ее вполне удовлетворительно и окончательно. Между тем еще ни одно тайное общество не вызывало такого любопытства к таких страстей и не заставляло столько говорить о себе.
Южный полюс, как и северный, также потребовал жертв, прежде чем сдаться человеку, победоносно ступившему на него ногой. В книге рассказывается об экспедициях лейтенанта Шекльтона и капитана Скотта. В изложении Э. К. Пименовой.
Монография представляет собой исследование доисламского исторического предания о химйаритском царе Ас‘аде ал-Камиле, связанного с Южной Аравией. Использованная в исследовании методика позволяет оценить предание как ценный источник по истории доисламского Йемена, она важна и для реконструкции раннего этапа арабской историографии.
Слово «синто» составляют два иероглифа, которые переводятся как «путь богов». Впервые это слово было употреблено в 720 г. в императорской хронике «Нихонги» («Анналы Японии»), где было сказано: «Император верил в учение Будды и почитал путь богов». Выбор слова «путь» не случаен: в отличие от буддизма, христианства, даосизма и прочих религий, чтящих своих основателей и потому называемых по-японски словом «учение», синто никем и никогда не было создано. Это именно путь.Синто рассматривается неотрывно от японской истории, в большинстве его аспектов и проявлений — как в плане структуры, так и в плане исторических трансформаций, возникающих при взаимодействии с иными религиозными традициями.Японская мифология и божества ками, синтоистские святилища и мистика в синто, демоны и духи — обо всем этом увлекательно рассказывает А.