Полет в Нифльхейм - [90]

- Что-то не нравится? Или этот запах нам уже нос режет? С каких это пор?

- Что у тебя тут происходит?

- Не видно, что ли? Творческий кризис.

Он предложил ей кофе, но она отказалась и просто села напротив него за стол. Хотя, это вышло неудачно - она случайно задела ногой стоящую там бутылку водки, которая выбила соседнюю, и по полу покатилось штук десять разнообразных бутылок. Рома не стал ничего поднимать, остался сидеть на месте.

- Что-то кризис, видимо, затянулся? - спросила Лада.

- Да-а. Затянулся. Как и в стране.

- В чем причина?

- Да плохо все: ролей нет, ничего не предлагают; денег тоже нет - уже заложил машину, не знаю, как буду выкупать; поругался с родителями, они теперь меня якобы не знают; и последнее, так сказать под занавес, недавно девушка бросила. Да как-то смешно. Ушла к какому-то чудику. Вот так.

- Тебе надо встряхнуться. Начать шевелиться. Появятся роли и с родителями само собой наладится.

- Ага, совет от моей мудрой подружки, которая сама уже сменила ... какого по счету мужа? - Роман рассмеялся и откинулся на спинку стула.

- Я сейчас не замужем. И мне самой не слаще, чем тебе. Хотя вроде бы, на первый взгляд, все не так уж плохо. Но только я одна знаю, что плохо. На самом деле плохо.

Он странно посмотрел на нее, но ничего не стал говорить. Видимо ее слова произвели впечатление.

- Какими судьбами? Так давно о тебе ничего не слышал. Уже года три прошло. Или больше, - он добавил себе еще кофе и, наконец, решил говорить серьезней.

- Слышала про твои проблемы. Твои родители переживают за тебя. Не накаляй обстановку.

- Да уж. Так можно только говорить. Не знаю... Все так испортилось в последнее время. А ведь были роли, была тусовка, были дела...

- Что думаешь делать? - спросила она, стараясь скрыть во взгляде жалость, он мог неправильно ее интерпретировать.

- Не знаю. Первое: наверно, попытаюсь помириться с родителями. Пусть хоть машину выкупят. Потом, пойду обивать пороги театров, вдруг пригожусь. Вдруг что-то есть в моем амплуа.

- А у тебя есть амплуа?

- Было... когда-то, - он криво усмехнулся.

- Хочешь, по старой дружбе, дам тебе денег на выкуп машины? Надеюсь, у тебя там не Мерседес?

- Нет, Мицубиси.

- Ну, вполне. Отдашь, как сможешь. А не сможешь, не отдавай. Все-таки ты - друг детства. Друзьям надо помогать. А то, что в последнее время сидишь дома - тебе на пользу. На улице убийственная жара. Еще горят торфяники и вдыхаешь один дым. Тебе же лучше.

Рома слабо улыбнулся. В его облике промелькнуло что-то трогательное. Что-то в нем все-таки осталось. Что-то от того мальчика, с которым они залазили в соседский огород и рвали там кабачки, а потом подкладывали нищей старухе, жившей на окраине деревни, и смотрели на ее реакцию; или привязывали наполненную камнями тачку к выхлопной трубе пикапа председателя; или ходили на утренние сеансы в кино, пропуская ненужные пары физкультуры (у нее) и вокала (у него). Каким бы он не стал, он останется тем парнем.

6

6

Лада нетерпеливо швырнула карандаш на стол. Она делала макияж, но из-за дрожи в руках у нее никак не получалась подводка. Громко выдохнув, она посмотрела на свое отражение и криво усмехнулась. Все бы ничего - и высокие скулы, и губы с немного размытым контуром, большие и притягивающие взгляд, и цвет лица с приятной легкой смуглостью, но глаза... эти глубокие темные круги. Она со всей щедростью воспользовалась тушью и убрала косметику.

- Если бы у тебя были права, могла бы подвезти меня, - сказала она Веронике, которая вместе с сыном смотрела передачу про животных, - Ведь была возможность, когда Николай предлагал подарить. Неужели не хотелось поездить на его тачках?!

Девушка обернулась и посмотрела на нее.

- Не хотелось. Хочешь я поеду с тобой на метро? Или на такси?

- Ладно, сама доберусь. У меня еще не было такой мигрени, чтобы я отказалась сесть за руль. Это что-то новое.

- Может, тебе не стоит ехать? В другой раз?

Лада задумчиво покачала головой - она бы поехала даже если бы у нее голова раскололась пополам. Они с Олегом уже несколько месяцев планировали встретиться в этот день, вспомнить про Влада, посмотреть фотографии, поделиться памятью.

- Или поезжай позже, когда боль пройдет и сможешь ехать за рулем.

- Думаю, до вечера не пройдет. Дело не в мигрени, мне что-то не очень хочется... на метро, - сказала Лада уныло.

- Вспоминаешь про мартовские взрывы и начинаешь бояться? Раньше тебя так просто было не запугать.

- Старею видно. И еще сентиментальная становлюсь. Раньше меня какими-то фотографиями нельзя было прельстить. А теперь специально еду, чтобы пересмотреть то, что видела уже миллионы раз. Ладно, пойду. Зайду по дороге в аптеку, чтобы купить что-нибудь помощнее от головной боли.

В метро было тесно и душно. Лада стояла в углу, упираясь спиной в двери, и морщилась от каждого толчка, который эхом отзывался в голове. Казалось, сосуды в мозгу натянулись, как готовые лопнуть струны и малейшее неловкое движение может резко оборвать это напряжение. Девушка стояла, прикрыв глаза, и не думала ни о чем кроме своей боли. На перронах теснились люди, двери открывались, чтобы выпустить и запустить новые партии пассажиров, монотонный сухой голос неразборчиво оповещал приближающиеся станции. Двери в очередной раз с треском захлопнулись и состав направился в тоннель. Лада подумала, что надо уже начать проталкивать к выходу, иначе она может не успеть сойти. Она оттолкнулась спиной и хотела сделать шаг вперед, но помедлила и оглянулась. Люди не обращали внимания друг на друга, все были погружены в себя, даже те кто ехал с кем-то. Лада только сейчас впервые задумалась об этом: человек прежде всего думает о себе и может быть одинок среди толпы себе подобных. Кто-то ехал на встречу и на лице застыло ожидание; кто-то возвращался, выражение на лице сменилось на опустошенность; где-то было сомнение, у кого-то любопытство. Здесь, в перегоне между станциями, можно было остановиться и подумать, на это было время, даже если кто-нибудь куда-нибудь опаздывал. Девушка подумала, что это странно, что ей почему-то пришло все это в голову и она начала размышлять на эту тему; показалось как будто время стало идти медленней. На самом деле, все это пронеслось в ее мозгу за долю секунды. А в следующую же секунду раздался громкий хлопок и поезд резко сбавил скорость. Оглушительный свист тормозов слился со звоном бьющегося стекла. В вагоне включилось экстренное освещение, но клубы едкого дыма поглотили этот зыбкий свет. Лада упала на пол, ударившись головой о поручень; она почувствовала, как сверху на нее упало, по меньшей мере, еще два тела. Наконец, состав остановился и их вагон со скрежетом пробил передний и сошел с рельсов. Она пришла в себя, когда почувствовала, что начинает задыхаться. Ей удалось выбраться и отползти в сторону, пока обезумившие от шока люди, толкая и увеча друг друга, пытались подняться на ноги и понять, что физически они еще живы. Послышались стоны и рев, все смешалось: всхлипывания, причитания, мат, вопли страха и бессилия. Густой дым все больше заполнял пространство и она еле успела различить искореженный силуэт переднего вагона. Кто-то пытался открыть двери, но они оказались заблокированы. В сгущающемся мраке мерцали оранжевые фонари и пробивалась темнота снаружи. Сквозь крики она различила слабый детский голос и поползла на этот звук. Девочка лет восьми сидела на корточках, обхватив голову руками и закрыв глаза. Лада схватила ее за руку и слегка сжала.