Полет на заре - [26]

Ей всегда нравилось спокойствие Ивана, твердость его характера. Если он сказал что-то, пообещал — обязательно сделает. Правда, иногда настойчивость у него граничит с упрямством. Решил что-то — непременно настоит на своем, сколько ни возражай.

Как-то она, поспорив с ним, прочла по памяти стихи:

— «Мужик, что бык, втемяшится в башку какая блажь — колом ее оттудова не вышибишь…»

Иван понял намек, рассмеялся:

— Люблю таких мужиков!

Лида тогда притворно рассердилась. Дескать, ничем тебя не проймешь!..

Теперь она никогда не станет перечить ему по пустякам. У него такая работа! А охота и рыбалка — отдых. И пусть ездит…

С такими мыслями она уснула. А утром поднялась задолго до рассвета. Неторопливо умылась, причесалась, постирала пеленки, накормила проснувшихся детей и вдруг решила:

— Поеду в город.

— Правильно! — обрадовалась Светлана. — Отвлекись. А то извелась совсем. — Обняв за плечи, она подвела ее к зеркалу, пошутила: — Посмотри на себя… Придет Иван, глянет — разонравишься…

— Нет, — слабо улыбнулась Лида, — ты ничего не понимаешь. Дело не во мне. Надо ребятам подарки к празднику купить, а то Иван будет недоволен, что я все забыла…

НА БЕЗЫМЯННОМ ОСТРОВЕ

Куницына охватило чувство необычайного покоя. Вот так лежать бы и лежать, предоставив долгожданный отдых усталому телу, натруженным рукам и ногам. Лежать и смотреть на близкий, завораживающий огонь маяка. Становится теплее уже оттого, что видишь его почти рядом.

А позади буйствует шторм, оглушительно ревут ветер и море, будто там мечется в истерике тысяча дьяволов. Скажи сейчас кто-нибудь, что шторм вот-вот опрокинет остров, — летчик поверил бы. Иногда волны в дикой и необъяснимой злобе обрушивали на него свои яростные удары, грозясь вдребезги сокрушить неприступный гранит. Надо все-таки идти к будке, над которой установлен маяк, постучаться в дверь.

Капитан отстегнул от пояса шнур, держащий лодку, устало выпрямился, покачнулся и грузно сел. Больные ноги не стояли. Он медленным, тоскливым взглядом обвел скрытый тьмой островок, различил за вышкой маяка контуры небольшого строения и громко крикнул.

Никто не откликнулся. Он еще несколько раз подал голос, выбирая минуты относительного затишья:

— Э-эй… Помогите!

Почему не лает собака? Должна же она быть у одинокого смотрителя маяка.

Ни звука. Никто не отвечает на его зов. Спит старый рыбак, зная, что маяк работает исправно. Вот удивится нежданному гостю…

Превозмогая боль, Иван осторожно встал на ноги. Они кажутся ватными, чужими. Ничего, попробуем сделать шаг. Так, теперь второй. Хлюпают, скользят раскисшие ботинки, между пальцами противно чавкает вода.

Кое-как доковылял до замеченного им строения. Это был совсем маленький бревенчатый домик. Стукнул кулаком, прислушался — тихо. Открыл дверь. Изнутри пахнуло затхлым. Минуту назад Иван мечтал о большой русской печи или хотя бы лежанке. И уже явственно ощущал, как ее побеленные бока пышут жаром, а тут — пусто. Лишь возле стены он нащупал длинную неширокую лавку из шершавой, неструганой доски. Потом долго шарил в темноте, надеясь отыскать ведро с водой или что-нибудь съестное. Ни-че-го. Значит, остров безлюден, никто здесь не живет. Как же и где обогреться, просушить одежду?

Снаружи вокруг домика валялись поленья, обрезки бревен, щепки, куски досок. Из этого хлама мог бы получиться хороший костер, но чем его разжечь? Не догадался смотритель маяка оставить хотя бы коробку спичек. А впрочем…

Огонь маяка — вот что поможет развести костер. Летчик начал собирать поленья и доски. И тут он вдруг наткнулся на сохранившийся в небольшом углублении вчерашний снег. Снег! Ветер присыпал его песком, но все же можно утолить жажду. Куницын склонился, схватил горсть снега, жадно поднес ко рту. Заныли порезы на ладонях, засаднило десны, на зубах захрустел песок, но он не мог остановиться. Снег — это вода. Вода смягчала жжение и тупую боль в желудке. «Повезло… Еще махонький костерчик — и тогда я кум королю…»

Он снова принялся стаскивать поленья. Обрадовался, когда под руку попалась прошлогодняя трава: это хорошая растопка. Ну, марш за огнем! Быстрее, быстрее, тюха-матюха!

Фонарь маяка был расположен на вышке. По металлической лестнице летчик взобрался наверх. Фонарь представлял собой большой стеклянный колпак из толстых линз, который окружал металлический обод. Прислонясь к ободу, он попытался отвернуть гайку, чтобы снять колпак.

Гайка не поддавалась: заржавела. Слепящие вспышки света, чередуясь с мгновенными наплывами темноты, больно резали глаза, заставляли щуриться, спешить. Иван изо всех сил нажимал на крыльчатку, но бесполезно. Он быстро устал, дышать было трудно, словно ему недоставало кислорода. Наверно, это правда, что воздух в этих широтах разреженный, как и в высокогорной местности.

«Не слишком торопись, не все сразу», — сказал себе он. Стукнул по гайке рукояткой пистолета — вкось. Примерился и ударил вернее. Крыльчатка стронулась с места.

Горелка, расположенная внутри фонаря, была ацетиленовой. Иван понял это по характерному запаху и шипению. Вот и заветный язычок огня. Порядок. А что поджечь? Пошарив по карманам, летчик достал автоматический карандаш и сунул его в пламя. Это как раз то, что надо.