Полет на заре - [25]

— Нашли! В лодке сидел, дал ракету.

Радость оказалась преждевременной. Не прошло и часа, как кто-то виновато сообщил:

— Чужая лодка, ошибка вышла. Подруги начали утешать:

— Найдут. К утру найдут.

Нашли… жилет. Спасательный жилет. Она понятия не имела, что представляет собой такой жилет, но ее начала терзать мысль, почему Иван снял его с себя. Утонул?

Ей объяснили, что выскользнуть из жилета Иван никак не мог: там очень прочные застежки. Значит, сам бросил. По-видимому, поплыл на надувной лодке.

И это было для нее открытием. Она и не подозревала никогда, что Иван, поднимаясь в небо, берет с собой лодку. Он ничего не рассказывал ей о полетах, и сама она не приставала к нему с расспросами. Боялась показать, как болеет душой, провожая его на аэродром.

— Лиля, ты жена летчика, — говорил ей Иван. — Ты моя боевая подруга. Вот и будь боевой.

Она улыбалась:

— Ты все подтруниваешь надо мной. А я и без тебя все о тебе знаю.

Ничего она не знала. И всегда боялась, как бы с ним чего не случилось. Часто не спала, когда Иван летал ночью. Гордилась тем, что он летчик, военный летчик, истребитель, старалась отгонять мрачные мысли, уверила себя в том, что никакой беды не будет. А беда все-таки нагрянула.

Утром — очередная новость:

— Нашли подвесной бак.

Лида заплакала. Обиженно сопя носом, к ней робко подошел Сережа. Он жалостливо попросил:

— Мам, не надо… не плачь, а то и у меня слезы текут.

У нее больно сжалось сердце. Она быстро осушила глаза платком, выпрямилась:

— Не буду, сынок, не буду. А ты иди, иди, побегай, не смотри на меня…

О том, что нашли подвесной бак от самолета, Лиде сказала жена командира полка Тамара Ивановна Горничева. Вместе с ней пришла Юлия Петровна Дегтярева. Лида долго и пристально смотрела то на одну, то на другую, слышала и не слышала, о чем они говорят.

— Успокойся, Лидуша, — провела рукой по ее плечу Тамара Ивановна. — Не надо отчаиваться, надо верить.

В этом осторожном, угловато-неловком жесте женщины, которая была намного старше ее, сквозило что-то очень доброе, почти материнское. Лида на минуту застыла в мучительном напряжении.

— А я и верю. Верю! — вырвалось у нее. — Он придет, Все равно придет!..

Лидия Сергеевна ни тогда, ни много дней спустя не могла объяснить словами свое состояние, но она твердо убеждена, что в ней жило тогда предчувствие благополучного исхода. Она верила. Верила в Ивана.

И все же затянувшееся ожидание было настоящей пыткой. Когда ее утешали, чужое сострадание рождало необъяснимый протест, вызывало желание спорить, заставить всех замолчать. Если же долго никто не приходил, становилось еще горше: «Вот ушли, и никому нет никакого дела до того, как мне горько и трудно в одиночестве».

Ее раздражал порою даже привычный домашний уют. Все в квартире напоминало о муже, и каждая мелочь жестоко кричала о его отсутствии. Опустошенная, притихшая, Лида бесцельно ходила по комнате, будто силилась и никак не могла вспомнить, что потеряла. Если на глаза попадалась какая-то вещь из его одежды, она отворачивалась к окну и тоскливо смотрела в сторону аэродрома.

Ночью бетонированная полоса и рулежные дорожки на аэродроме напоминали широкие и прямые улицы большого города. Вдоль них, ярко переливаясь в морозной темноте, горели, как свет в окнах домов, две цепочки электрических огней. Они иногда начинали сливаться, кружиться перед глазами, но Лида все же заметила, что огни неодинаковые, разноцветные: светлые, красные, синие, зеленые. Они перемигивались, словно вели какой-то свой разговор. Особенно ярко вспыхивал, гас и снова загорался продолговатый красный фонарь. Он добросовестно и настойчиво делал свое дело, уверенно посылая сигналы в темень.

«Маяк!» — догадалась Лида.

О маяках она знала. На морском берегу их ставят для моряков, на аэродроме — для летчиков. Только у этого луч какой-то очень уж беспокойный, суматошный. Похоже, мечется, трепыхается, бьет красным крылом, вырывается и не может вырваться из крепких силков большая жар-птица.

Лида поняла тревогу маяка. Поняла по-своему, сердцем. Не в небе сейчас Иван, не на самолете, а в море. Светит ли там ему хоть какой-нибудь огонек? Хоть один, чтобы знать, куда, в какую сторону плыть!

— Иван, — вслух сказала она. — Ваня… Дорогой мой…

Подошла Светлана, обняла:

— Лида, иди спать. Четыре часа уже.

— А?

— Прилегла бы…

— Не могу, Света. Понимаешь, он не спит, а я спать буду?

— Да что ты выдумываешь! Видишь, наши сегодня не летают, а на аэродроме огни. Это для вертолетов. Вертолеты сюда прилетят. Много вертолетов. Чтобы Ивана искать. А уж они-то найдут.

— Ох, если бы так! А то сил больше нет, до чего муторно на душе…

Светлана силой увела ее от окна, заставила лечь в постель, погладила, как маленькую, ладонью по голове и все шептала что-то, шептала, боясь говорить громко, чтобы не разбудить Юрика и Сережу. Но Лида не слышала, о чем она ей рассказывала. Она думала об Иване. И чем больше вспоминала, тем сильнее верила в него. «Все равно придет!»

Он такой сильный! Высокий. Она по плечо ему. Бывало, в первые годы после женитьбы они, оставшись наедине, начинали шалить, как дети. Только с ним разве справишься? Схватит в охапку, закружит и смеется: «В окно выброшу». А однажды поднял ее и посадил на шкаф. Она потом боялась спрыгнуть оттуда и все упрашивала, чтобы снял.