Полет на Плутон - [3]

— Зачем? — удивленно спросила я.

Я искренне не понимала зачем ему со мной дружиться. Да и от слова дружба меня кидало в дрожь, потому что мама не будет жалеть подзатыльников, если я вдруг обзаведусь другом.

— Потому что мы с твоей мамой близкие друг другу люди, и я хочу участвовать и в твоей жизни. Хочу делать с тобой уроки, вместе ходить за грибами, кататься на велосипеде, играть в снежки.

Он говорил очень искренне, и смотрел на меня с нескрываемой жалостью.

— Никто из тех, кто раньше спал с мамой не хотел со мной дружиться. И она не разрешит.

Я уставилась в чашку с чаем и стала усиленно дуть в нее, хотя чай уже не был горячим. Я боялась даже подумать о том, что со мной кто-то может делать уроки, ходить за грибами, кататься на велосипеде и играть в снежки. Я боялась даже мечтать о таких простых для нормального ребенка вещах.

— Мама разрешит, потому что со мной можно обо всем говорить. Если мне не веришь, спроси у нее сама, когда она вернется.

— А когда мы отсюда уедем, ты поедешь с нами?

— Я думаю, что вы отсюда не уедете, — уверенно сказал Вахтанг.

Я засмеялась. Маленькая шестилетняя девочка ничего в жизни не знала так хорошо, как то, что на одном месте долго оставаться нельзя.

— Нас же найдут и убьют, ты что не знаешь? — совершенно искреннее спросила я.

Вахтанг встал со стула и взял меня на руки. Он так крепко прижимал меня к себе, что мне стало больно.

— Ты меня раздавишь, — тихо сказала я.

Меня никогда вот так никто не обнимал, и я вдруг поняла, что мне не хочется что бы он меня отпускал, пусть даже и больно.

— А мама точно разрешит нам дружить?

— Точно. Моему слову можешь верить, я же грузин.

— А почему грузинам можно верить?

— Не знаю, просто мы другой народ. Даже если бы я не был грузином, знай, тебя я никогда не обману, я тебе обещаю.

И он никогда меня не обманывал.

Мама уехала куда-то на целый день, и весь его мы провели с Вахтангом вместе. Был конец августа, и мы ездили на Тбилисское водохранилище. Оно было таким огромным и мне показалось, что это море. Но Вахтанг сказал, что это не море, но оно тут недалеко, и он обязательно свозит меня туда как-нибудь на выходные, пока не холодно. С нами был его друг Давид, он называл Вахтанга Жорой, и тогда он для меня навсегда превратился в Гогу. Он был не против, и больше я никогда не называла его Вахтангом.

Гога с Давидом жарили шашлыки и пили коньяк, пили правда совсем немного, как говорил Давид — для аппетита. Гога учил меня плавать, и сказал, что не повезет меня на море пока я не научусь.

— Тем, кто не умеет плавать на море делать нечего.

— Если не плавать, то хотя бы на пальмы посмотреть можно?

— Ты никогда не видела пальм, дэдико?1

— Нет. Зато я видела пихту в Якутии! Она такая высокая, что врезается прямо в облако!

— Мой бедный малыш, мы прямо на этих выходных поедем на море!

— Я же еще не научилась плавать. И мама не разрешит, — сказала я надув губы.

— Она тебе хоть что-то разрешает? — спросил Давид.

Я посмотрела на него с недоверием, с ним ведь мама не спит, а значит и дружить с ним нельзя. Надо помалкивать.

Когда солнце село мы вернулись домой. Мамы еще не было.

— Чем займемся, дэ? — спросил меня Гога.

— Не знаю. За соседями подсматривать не надо, эту муку в мешочки тоже рассыпать не надо. Можно сидеть и смотреть в окно, а можно смотреть телевизор, правда здесь телевизор не говорит по-русски, а в окне очень красиво. Здесь такие необычные дома!

Гога засмеялся и сказал, что надо подключить кабельное, чтобы телевизор говорил по-русски. У меня был диск с любимым фильмом «Москва слезам не верит» и мы смотрели его. Гога усадил меня к себе на колени, и я смирно сидела, хотя мне было не очень удобно. Гога был худой и костлявый, при этом очень высокий, и очень волосатый, я никогда раньше не видела таких мохнатых людей. Он говорил, что настоящий мужик должен быть волосатый, все грузины такие. Я знала фильм наизусть, и потому почти не смотрела его. Мне было хорошо, хоть и не очень удобно, просто сидеть на коленях у костлявого Гоги, уткнувшись щекой в его мохнатую грудь, от которой пахло костром.

— Мне можно дружить с Гогой? — спросила я маму, когда та вернулась.

— С каким еще Гогой? С Вахтангом что ли? Ааа, он же Гога, он же Жора, поняла, — мама улыбнулась, — да, с ним можно, даже с Давидом можно.

Меня отправили спать, мама с Гогой остались на кухне и пили оставшийся коньяк. Я слышала как они ругаются, но не могла разобрать из-за чего. Ну вот, подумала я, сейчас и он уйдет. Все кто спят с мамой сначала ругаются, а потом их больше не видно. Ну что ж, переживу. Вот бы он успел свозить меня на море! И тут в моей груди что-то сжалось. Мне не хотелось что бы он уходил. Пусть даже не везет меня на море, но пусть останется. Я встала с кровати и направилась в кухню, я знала, что получу пинка за это от мамы, но я должна была сделать что-то, что бы Гога остался.

— Зачем ты ее вообще родила? — кричал Гога маме, — лучше сделала бы аборт. Такая жизнь не для детей!

— Я думала, что она сделает меня счастливой, — неожиданно спокойно ответила мама, и я остановилась в темном коридоре перед дверью в кухню.

— А разве не делает? — удивился Гога.