Полет лебедя - [72]

— Карен, если бы я только мог тебе помочь…

— Нет, ты и так достаточно сделал. Я больше не приду к тебе, и тогда ты узнаешь, как много значило для меня то, что ты был со мной так добр.

— Но если что-то…

— Прощай, Ханс Кристиан!

Мелькнула синяя юбка в направлении к двери, и он услышал шаги девушки, бегущие вниз по лестнице.

Ханс закрыл дверь. Мрачное состояние, которое угнетало его весь этот день, вновь охватило его душу. Карен была его прошлым. И он понял, что прошлое никогда не отпустит его. Оно будет идти за ним по пятам, преследуя его всю жизнь, отказывая в роскоши забвения.

Он застонал и упал в кресло. Затем взял в руки перо. Оно посерело от долгого использования. Но были ли написаны им счастливые слова? Так много теней ложилось на страницу: критики, готовые наброситься на него, как ястребы на свои жертвы; Эдвард и его жена, поглощенные счастьем, что нашли друг друга; и старик, который продолжал умирать.

Ханс опустил перо в чернильницу. Когда он поднял его, с пера на бумагу упала чернильная капля в форме слезы. Он уронил голову на свои сложенные руки, поддавшись отчаянию.

За его спиной распахнулась дверь, но он не пошевелился. Какая разница, кто пришел. Шаги незнакомца были очень легкими. Ханс услышал, что они остановились позади стола, и почувствовал, как на его плечо легла рука.

— Для тебя нет разницы между радостью и горем, Ханс Кристиан, — произнесла Генриетта. — Или ты на самом деле страдаешь? Что случилось?

— Ничего, Гетти. — Его голос был мрачным, и он еще сильнее уткнулся в свои руки. — Я просто, просто боюсь. Вот и все. Я всегда боюсь радости.

— Я знаю, но маленькая танцовщица очень гордится сегодня своим солдатом. Она тверда убеждена, что он выдающийся человек.

Ханс поднял голову. Его глаза горели лихорадочным блеском, а на щеках остался след от чернил.

— Он плохой объект для преданности. Он всего боится. Боится славы, боится бедности. Он шарахается от мира. Но больше всего он боится того, что находится в нем самом. Какое он слабое, жалкое существо!

Генриетта обошла вокруг стола и села в кресло напротив мужчины. Заглянув через его плечо, она прочла строчку: «Значит, я умру и стану морской пеной, не буду больше слышать музыки волн, не увижу чудесных цветов и красного солнца! Неужели же я никогда не смогу обрести бессмертную душу?» Он работал над сказкой о русалочке, самой печальной и изящной его истории, которая отражала потребности его души. Это была история, которая болью пронзила сердце Генриетты, но она смогла весело произнести:

— Вспомни, как отважно твой солдат проплыл мимо водяных крыс.

Как она и ожидала, Ханс улыбнулся.

— Ему пришлось быть отважным, так как он был влюблен в прекрасную танцовщицу. Он признал, что она была более важным персонажем, чем он, так как жила во дворце, а именно в этом и состояла вся разница.

— Как глупо с его стороны! Дворцы строятся из кирпича и цемента, как и простые дома.

— Да, но танцовщица носит голубою ленту. А солдат беден. Если они окажутся на улице, он никогда не сможет обеспечить ее. Ты знаешь, я так и не смог придумать правильного конца. Возможно, когда-нибудь меня и озарит. Солдат бы мог, конечно, жениться на танцовщице, но мне это кажется неправильным. Он мог бы вернуться в свою коробку и забыть о ней, но это не подобает достойному гражданину.

Гетти теребила свою муфту. Она чувствовала, что Ханс Кристиан смотрит на нее, но лишь надеялась, что он не заметит, как покраснели ее уши.

— Боюсь, что с этим я не смогу тебе помочь. Ты должен решить сам.

Затем она потрясла своими кудряшками и рассмеялась.

— Какой глупый способ проводить такой важный день, рассказывая друг другу сказки! Даже такие прекрасные истории, как твои, едва ли подходят для такого знаменательного события!

Молодой человек кивнул и медленно вернулся к столу, положив пальцы на строчки, которые только что написал.

— Гетти, ты действительно думаешь, что я, жалкий, отчаявшийся трус, достигну бессмертия?

Она подняла на него свои чистые синие глаза.

— Я верю, что именно так и будет. Верю всем своим сердцем.

— О, Гетти, как сильна твоя вера в меня! — со вздохом произнес он. Но от ее ободряющих слов в его душе поднималась радость.

— Вера? О, да! — Ее ресницы опустились. — И ты сам должен верить в себя. Не позволяй ничему повернуть тебя назад.

— У тебя такие прекрасные глаза, Гетти. Такие глубокие, карие. Я так редко видел… — он замолчал.

Снизу раздавался шум голосов. Ханс распахнул окно и высунулся наружу. Генриетта подбежала к нему, запахивая на ходу плащ, чтобы спастись от ледяного ветра.

— Что это, Гетти? Ты не слышишь, о чем они говорят?

Генриетта покачала головой. Она повернулась назад и встретилась взглядом с Йонасом Коллином и Эдвардом, только что вошедшими в комнату. Их лица были горестными и печальными.

— Король? — тихо спросила она.

Слова повисли в воздухе. Никто из них не осмеливался раскрыть рта. Ханс вцепился в подоконник с такой силой, что его пальцы заболели. Комната поплыла у него перед глазами, и герр Коллин теперь представлялся ему невнятной тенью.

Из холла донесся возбужденный разговор, и в комнату вошли мадам Хейберг и балетмейстер. Она была одета в зеленый костюм из атласа и парчи, позируя в дверях, чтобы показать его красоту.